Русская Швейцария

Дзержинский уже был в Швейцарии – в 1910 году в марте по нескольку дней в Берне и Цюрихе. Разлученные тюрьмой, войной и границами супруги поддерживали связь по переписке. Дзержинского освободила Февральская революция, но рвавшейся в Россию жене он писал, что не стоит торопиться с возвращением. Софья Дзержинская во время войны жила тем, что преподавала богатым семьям музыку в Цюрихе, по многу месяцев в год проводила с часто болевшим сыном Ясиком в местечке Унтерэгери (Unterägeri) за Цугом, в Кларане, потом снова в Цюрихе. С приездом советской миссии она переезжает в Берн и устраивается работать в секретариат. Письма идут теперь через границы с дипкурьерами, и переписка между супругами становится оживленней. 24 сентября 1918 года Дзержинский пишет из своего кабинета на Лубянке: «Тихо сегодня как-то у нас в здании, на душе какой-то осадок, печаль, воспоминания о прошлом, тоска… Мечтаю. Хотелось бы стать поэтом, чтобы пропеть вам гимн жизни и любви… Может, мне удастся приехать к вам на несколько дней, мне необходимо немного передохнуть, дать телу и мыслям отдых и вас увидеть и обнять. Итак, может быть, мы встретимся скоро, вдали от водоворота жизни после стольких лет, после стольких переживаний… А здесь танец жизни и смерти – момент поистине кровавой борьбы, титанических усилий…» Действительно, проходит совсем немного времени, и овеянный недоброй славой «Фукье-Тенвиль русской революции» появляется на ночной улице Берна. «Однажды, в начале октября, – вспоминает Софья Дзержинская, – меня вызвал к себе в кабинет советский посол Берзин и под большим секретом сообщил, что Феликс уже находится в пути к нам. А на следующий день или через день после десяти часов вечера, когда двери подъезда были уже заперты, а мы сидели за ужином, вдруг под нашими окнами мы услышали насвистывание нескольких тактов мелодии из оперы Гуно “Фауст”. Это был наш условный эмигрантский сигнал, которым мы давали знать о себе друг другу, когда приходили вечером после закрытия ворот. Феликс знал этот сигнал еще со времен своего пребывания в Швейцарии – в Цюрихе и Берне в 1910 году. <…> Мы сразу догадались, что это Феликс, и бегом помчались, чтобы пустить его в дом. Мы бросились друг другу в объятия, я не могла удержаться от радостных слез…»

Дзержинский приезжает в Швейцарию с поддельными документами на имя Феликса Доманского в сопровождении Варлама Аванесова, члена коллегии ЧК. Оба останавливаются в гостинице «Швейцерхоф» (“Schweizerhof”) напротив вокзала, в которой ночуют советские дипкурьеры. Изменил Дзержинский для поездки инкогнито и свою внешность. «Он, чтобы не быть узнанным, перед отъездом из Москвы сбрил волосы, усы и бороду. Но я его, разумеется, узнала сразу, хотя был он страшно худой и выглядел очень плохо».

Первые дни супруги проводят в Берне, много гуляют, ходят с ребенком смотреть на медведей. Дзержинский заболевает гриппом, бушевавшим в Швейцарии в 1918 году, но через несколько дней чувствует себя лучше, и втроем они уезжают отдыхать в Тессин, сделав по дороге остановку в Люцерне. В Лугано Дзержинские проводят две недели, ведя жизнь обычных курортников. 25 октября 1918 года Дзержинский и Аванесов покидают Швейцарию и отправляются в Берлин. Тайная цель поездки – рекогносцировка на местности. В Европе назревают революционные события.

После этого тайного визита активность советской миссии увеличивается. Особенно усиливается большевистская пропаганда с приездом в Швейцарию из Москвы Ангелики Балабановой в октябре 1918 года. Политический департамент требует от советской миссии отъезда за пределы страны Балабановой и Залкинда. Драматического накала события достигают к годовщине большевистского переворота.

5 ноября швейцарские власти объявляют призыв в целях борьбы с ожидающимися рабочими выступлениями, что только подливает масла в огонь. 6 ноября газеты сообщают о высылке накануне из Германии советской миссии под руководством Адольфа Иоффе – кстати, бывшего цюрихского студента-юриста, известного в будущем троцкиста, покончившего с собой. 9 ноября кайзер Вильгельм отрекается от престола. В Германии вспыхивает революция. 11 ноября рушится монархия Габсбургов в Австро-Венгрии. В Швейцарии начинается всеобщая стачка. Цюрихские коммунисты готовятся к баррикадным боям. В этой обстановке швейцарское правительство принимает на следующий день после начала генеральной забастовки решение о высылке советской миссии в 24 часа. В здании посольства советские дипломаты спешно жгут документы. «По поручению своего начальника Шкловского, – пишет Софья Дзержинская, – я отобрала все секретные документы и сожгла их в печке в комнате, где работала».

Во время обыска у нее были отобраны, в частности, письма главного чекиста. «Швейцарская полиция, по-видимому, не имела такого опыта в политической борьбе, как русская охранка, и не разобралась в том, чьи письма изъяла у меня при обыске, и через несколько месяцев по моему требованию вернула все взятые у меня письма Феликса».

Отношение к «генеральной забастовке» пролетариата, однако, в широких массах населения весьма «швейцарское» – добропорядочные бюргеры организуют вооруженные дружины для поддержки армии в ее борьбе против зачинщиков беспорядков. Даже студенты, которые уже по причине своего возраста должны были бы быть среди строителей баррикад в Цюрихе, выступают в роли «штрейкбрехеров», причем знаменательно, что именно студенты из России – с их новым опытом реальной революции – выступают теперь добровольными защитниками порядка. Упоминание об этом находим в воспоминаниях Фрица Брупбахера: «Даже иностранные, и особенно русские, студенты предложили свои услуги почтовому ведомству в качестве почтальонов-штрейкбрехеров, и бюллетени буржуазной прессы распространялись по всему городу студентами всех наций».

Железная дорога остановилась. Высылка большевистской миссии происходит на автомобилях до Кройцлингена (Kreuzlingen). От бернского вокзала на восьми автомобилях колонна под свист и улюлюканье собравшейся толпы отправляется из Берна. Не обходится и без эксцессов – пока дипломаты из Советской России добирались до здания вокзала, Балабановой, как она заявит позже, поранили руку. Высылка происходит по официальному обвинению в проведении планомерной революционной пропаганды насилия и террора. 12 ноября 1918 года большевиков выдворяют за границу Швейцарии в немецкий Констанц.

Приехав в Москву, в своей речи на заседании ВЦИК «О деятельности швейцарской миссии» Берзин скажет о поставленном швейцарской стороной условии не вести революционную пропаганду: «Пришлось принять эти условия, поехать туда и начать работу. Создалось ненормальное положение: мы, представители рабоче-крестьянской России, должны были вступить в сношение не с рабочим классом Швейцарии, а с буржуазным правительством. Но, несмотря на это, мы продолжали свое дело революционной пропаганды…» Отчет о заседании завершается словами: «Тов. Берзин заканчивает свой доклад уверенностью, что Швейцарии не миновать революции…»

Высылка затронула только дипломатов, Софья Дзержинская остается в Швейцарии еще до зимы и уезжает только в январе 1919 года с эшелоном, с которым возвращались в Россию интернированные здесь военнопленные. Фритц Платтен провожает ее до Базеля.

Правительство Колчака в Омске, видя себя в качестве легитимного преемника правительства Керенского, также посылает в Швейцарию свою дипломатическую миссию. Послом Верховного правителя России в Берн отправляется бывший член Государственной думы Иван Николаевич Ефремов, короткое время министр юстиции Временного правительства, затем министр государственного призрения. Он был назначен послом в Швейцарию еще в сентябре 1917 года. Полномочия его были подтверждены сначала Уфимской директорией, затем правительством Колчака. Ефремов прибывает в Берн в январе 1920 года. Его миссия тоже не признается официально, как и миссия Берзина. Когда в Женеве устраивается панихида по погибшему Колчаку, официальные власти отвергают приглашение миссии Ефремова. До 1925 года Ефремов живет в Швейцарии, участвует в первом собрании Лиги Наций в Женеве в конце 1920 года, является одним из учредителей Русской (эмигрантской) ассоциации Лиги Наций. Позже Ефремов переезжает в столицу русской послереволюционной эмиграции – Париж.

После убийства Воровского дипломатические отношения между Советской Россией и Швейцарией на многие годы замирают. Единственным официальным лицом в Швейцарии становится Сергей Багоцкий. Врач-большевик, живший во время войны в эмиграции в Цюрихе, является с 1918 по 1937 год представителем советского Красного Креста. Разумеется, старания Багоцкого направлены на пропаганду в Швейцарии коммунистических идей. Он пишет Литвинову 5 марта 1926 года о своей работе со швейцарской прессой по признанию СССР, в частности, в бернской газете «Бернер Тагвахт» (“Berner Tagwacht”): «…Я уже несколько месяцев тому назад устроил там в качестве сотрудника по русскому вопросу одного товарища, которому даю материал и темы, а иногда прямо статьи. (В целях конспирации я сам никаких отношений с редакцией не поддерживаю, хотя она знает, что он получает от меня русские газеты и материалы.)» В Берне стараниями Багоцкого в январе 1924 года создается «Ассоциация друзей новой России».

После февраля 1917 года основная масса эмигрантов покидает Швейцарию, здесь остаются в основном «неполитические» лица, престарелые, находившиеся на лечении и т. д. С началом смуты в России положение их становится критическим. Лишившись доходов, они начинают осыпать кантональные власти просьбами о помощи.

В конце 1917 года временный поверенный в делах России в Швейцарии Ону, представлявший по-прежнему интересы «несоветских» русских, пишет послу России во Франции В.А. Маклакову из Берна: «В настоящее время положение русских здесь критическое. Если же прекратится денежная помощь миссии, то оно станет невыносимым. Русская колония в Швейцарии насчитывает несколько тысяч человек: из них около двух тысяч пятисот – больные, старые, не имеющие заработка. За последние 3–4 месяца денежные переводы из России почти прекратились, и в критическом положении очутились даже лица, имеющие состояния в России. После максималистского бунта швейцарцы начали прекращать тот кредит, который в весьма ограниченном размере они открывали русским в прежнее время. Теперь русских выселяют из гостиниц, пансионов и частных квартир. Русским отказывают в продуктах первой необходимости».

Этими вопросами занималась Русская церковь и различные организации, организовывавшие помощь русским. Так, до марта 1920 года только американский Красный Крест выделял на помощь русским в Швейцарии по 100 000 франков ежемесячно. Большинство русских эмигрантов в Швейцарии не могли себя обеспечить и существовали на всевозможные пособия, как, например, художница Марианна Веревкина, получавшая долгие годы пособие от Красного Креста.

Волна послереволюционной русской эмиграции не обходит Берн стороной, но большинство выбирают все же соседние страны: Германию или Францию. В 1922 году в Швейцарии зарегистрировано всего около трех тысяч беженцев из России, в то время как в Германии, для сравнения, в том же году было около двухсот пятидесяти тысяч русских.

Заканчивая эту главу, упомянем лишь одно эмигрантское имя, связанное с городом на Ааре.

В Берне, где его предок был некогда последним шультхейсом, изгнанным французской революционной армией, живет поэт Анатолий Штейгер. Происхождение из известной бернской семьи, переселившейся в XIX веке в Россию, дает возможность ему и его сестре, писательнице и поэтессе Алле Головиной, «вернуться» в Швейцарию. Этой возможностью не хочет воспользоваться их брат Борис Сергеевич Штейгер. Он остается в России и, прекрасно зная языки, служит при дипломатических миссиях в Москве, одновременно работая и на НКВД, и на американскую разведку. Будучи расстрелян в 1937 году, он, в отличие от тысяч репрессированных, так и не был реабилитирован.

Анатолий Штейгер болеет туберкулезом и много времени проводит в санаториях. В книге «Одиночество и свобода» Георгий Адамович напишет о поэте, умершем в тридцать семь лет: «В своем долгом швейцарском одиночестве, больной, беспомощный, мало-помалу от всего отказавшийся, одно за другим, даже в надеждах теряющий, Штейгер дотянулся, дописался до настоящих слов, горьких и чистых… У него, “подстреленной птицы”, хватило настойчивости и воли. Хватило мужества отбросить все обольщения и уйти от смерти тем единственным путем, на котором она не могла его настигнуть».