Русская судьба : Записки члена НТС о Гражданской и Второй мировой войне

Весна была в полном разгаре. Дни были длинные, и по вечерам крестьяне, хотя и уставшие после работы, охотно вели с нами разговоры. Еще ранее познакомившись с родственниками учителя, я часто заходил к ним, и мы в дружеской беседе проводили вечера. У него был младший брат, который в это время собирался жениться; старший служил в советской армии. Мне нравился старик-отец. Человек он был не очень образованный, но умница. Его политические воззрения были удивительно здравы и близки к нашим. Родился он в селе возле аэродрома и провел там всю жизнь. Рассказывал, как хорошо жила его семья до революции. Имели корову, лошадей, свиней. Изба, клуни, двор были в образцовом порядке. Да не только их семья, все село жило в довольстве. Коллективизация разорила всех.

Через семью учителя удалось войти в контакт со многими крестьянами. Разговоры на политические темы их не очень интересовали. Они ставили практические вопросы об устройстве сельского хозяйства, о земле, о сельскохозяйственном инвентаре, о праве собственности на все это. Выросши в крестьянской среде на Ставропольщине, я с детства любил сельское хозяйство, даже собирался поступить в сельскохозяйственный институт. Это мне помогло наладить контакт, который происходил как бы в случайных беседах и встречах. Когда собеседники видели, что ты разбираешься в сельском хозяйстве, устанавливалось доверие. Тогда можно было перейти к вопросам о формах собственности, о кооперации. Большинство высказывалось за частное хозяйство, но не представляло себе, как переход к нему можно осуществить в государственном масштабе. Пришлось напоминать о реформах Столыпина, из личного опыта рассказывать о хуторах на юге России. С учителем шел разговор в другой плоскости, о наших союзных делах.

Тем временем монтажные работы шли своим чередом. Петр пустил электростанцию в ход, и часть зданий на аэродроме была освещена. Предстояло провести линию к лагерю военнопленных. Никто из нас не имел понятия, как устанавливать столбы. Для земляных работ мне дали военнопленных. Охранял их какой-то немец из запаса, уже в годах. Я дал ему сигарет и сказал, что отвечаю за пленных, а он может спокойно сидеть в тени, — чему он был рад. Военнопленных я разделил на группы, снабдил их сигаретами и сказал, чтобы рыли ямы для столбов. Я посоветовал им не спешить с работой, но наблюдать за немцами и, если кто из них появится, показывать вид, что работают. Вскоре ко мне подошел один из пленных и говорит: «Ребята там роют ямы неправильно. Я когда-то работал на установке столбов». И рассказал, как надо рыть. Мне осталось лишь подтвердить, что он совершенно прав. Я дал ему сигарет и сказал, чтобы он показал ребятам, как правильно рыть.

Каждый день я получал несколько десятков военнопленных для земляных работ. Через некоторое время комендант лагеря и охрана привыкли к этому, и под мою ответственность давали мне столько людей, сколько нужно. Пленные любили работать со мной, так как знали, что подкормятся и покурят и почувствуют себя как бы на свободе. Я старался брать более слабых, чтобы их подкрепить. Пленные это знали и, когда я приходил брать на работу, иногда приводили совсем ослабевших, доходяг. Через несколько дней, подкормившись и окрепнув, они весело шли на работу. В соседних деревнях стало известно, что военнопленные работают вне лагеря, и что им можно приносить съестное. Немцы запрещали общение военнопленных с местными жителями, но я на это не обращал внимания. Просил только и пленных, и местных жителей быть осторожнее. Меня удивляло, как жившее впроголодь население каждый день находило продукты для военнопленных.

Администрация лагеря знала, что под моим руководством туда будет проводиться электричество. На территорию лагеря я свободно ходил, разговаривал с пленными и видел, в каких ужасных условиях они жили. В бараках стояли нары в два-три яруса, на них лежала солома без матрасов. Между нарами — узкие проходы. Наверху несколько небольших окон, с решеткой и колючей проволокой. В бараках полутьма и спертый воздух. Днем пленные могли выходить на двор, но внутри оставалось много изможденных, худых, обессиленных. Они лежали или сидели на нарах безразличные ко всему, в ожидании, когда можно будет влить в желудок очередную порцию баланды. Эти люди если и отвечали на вопросы, то нехотя и односложно.