Русская троица ХХ века: Ленин, Троцкий, Сталин

В сферах публичной политики Ленин обращался около двух месяцев: с апреля примерно до конца июня 1917-го, и перед массами выступал нечасто. Какие организационные мероприятия он провел, какие кадровые назначения сделал в этот срок? Активнее всего промывал мозги ближайшим соратникам: брать власть и точка! Но и это было само по себе непростой задачей. Десятилетиями советская пропаганда поливала Каменева и Зиновьева за соглашательство и предательство. Человек любознательный не мог не задаться каверзным вопросом: до последних дней жизни Ленина двое «штрейкбрехеров», чуть не погубившие вождя, оставались его первыми приближенными, занимали важнейшие посты. Почему же Ильич проявил к ним такое великодушие?

Да потому, наверное, что их грех был не самым большим. Поступки Зиновьева и Каменева не противоречили не то что никаким «установкам», но и простому здравому смыслу. Тот самый Виктор Ногин, кому «повезло лишь со станцией метро», из-за эсеровского вопроса расплевался с первым составом Совнаркома вскоре после его сформирования. Милютин и Рыков также не относились к энтузиастам немедленной диктатуры, и Томский с Володарским проявили колебания. Ленин благоразумно не стал продолжать борьбу с явившимся на сцену Троцким: этот противник превратился вдруг не только в главного, но чуть ли не в единственного союзника. А в самом начале, в апреле вообще никто из ленинской команды не принял и, вероятно, даже не понял его «Тезисов»; лишь к октябрю ему удалось заставить большинство ЦК согласиться с идеей захвата власти. Потому что в этот момент все и так видели, что власть «валяется под ногами»: вчерашний прожектер оказался подлинным реалистом. Правда, уже не единственным, а одним из многих — но самым, так сказать, апробированным: вот видите, он еще когда об этом твердил…

Теперь мы смогли убедиться воочию, какими бывают популисты и чем они умеют увлечь массы за собой. Вот примечательное воспоминание из дней нашего «второго Февраля» (кстати, и на календаре 1991 года было, сдается, как раз начало марта). Несколько заводил политического карнавала неформалов получили приглашение выступить не где-нибудь, а в Высшей партийной школе с презентацией своих программ. Бывший узник карательной психиатрии, ныне покойный Лев Убожко оказался неважным споуксменом, и через пару минут его буквально согнали с кафедры. Старательные разъяснения сопредседателя одной из двух неокадетских партий (не той, что была «за проливы», а той, что за свободы: у них и во втором издании обнаружилась похожая расстыковка), отчего буржуазная демократия рациональна и в конечном счете выгодна всем гражданам, аудитория подытожила вежливыми хлопками. Зато после трескучего, по обыкновению, спича Жириновского, где время от времени удавалось разобрать нечто о державном величии и о силе власти, солидные мужчины толпились с вопросами в кулуарах, не сводя с оратора горящих — без преувеличения — глаз…

Больше того: через пару лет, после выборов в первую новую Думу, «Известия» опубликовали письмо читателя из Тулы. «Жириновский победил одной фразой, когда сказал несколько слов в защиту русского народа, — говорилось в нем. — Заступился во всеуслышание за русскую нацию не больше чем на словах, но эффект получился отменный. Я, простой русак, тоже голосовал за Жириновского и только за то, что он впервые сказал правду про русский народ».

Но на самом деле далеко не так наивен был «простой русак», а очень даже проницателен. Ибо дальше он сообщал вот что: «Достаточно Жириновскому получить пост президента, и он тут же забудет о «своих русских», которые его могут возвысить по своей природной слепоте и дурости».

Ну и как прикажете понимать? Думал человек одно, безукоризненно рациональное — сотворил совсем другое, импульсивное до нелепости.

Справедливости ради надо признать, что Владимир Вольфович на порядок ярче своего тезки Ильича — он разнообразнее, артистичнее, его хамство бывает местами даже остроумным, а прогнозы насчет здешней действительности сбывались неоднократно. Ленин же был «прост как правда», как говорится, проще некуда. Вся его политика во время революции основывалась на двух моментах: во-первых, непрерывном вдалбливании истин, что действующая власть плоха и надо ее брать самим, во-вторых, на категорическом отказе от любых компромиссов, если только они не способствовали первой задаче (так вышло с новым союзником Троцким). Никакого лукавства здесь не было — Ленин сам верил во все, что он говорил. Это «недомыслие», однако, в конце концов идеально сошлось с чаяниями народа, для которого самым важным были земля и мир. Другое дело, что в итоге вожделенные блага оказались, совсем по Бердяеву, «не реальностями и не существенностями», а плоскими бумажными ярлыками, виртуальными обозначениями мира и земли.