Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.)

Уже то, что Распутина могли сравнивать со св. юродивыми – достаточно показательно. Однако не менее показательно, что для большинства имевших с ним дело лиц (исключая, конечно же, поклонников) Распутин оставался человеком аморальным, «хлыстом», окруженным «мироносицами». Столь откровенная неприязнь к человеку, почитаемому в императорской семье, неминуемо должна была закончиться трагически: ведь даже крайне правые смотрели на «старца» как на проходимца и политического авантюриста. Говорящий на вдохновенно-мужицкий лад, «но в господском вкусе», Распутин, по мнению беседовавших с ним людей, говорил не то, что думал, не высказывая никогда собственных мыслей.

«Видали вы на траве комки белой пены, точно слюны? – писал в дневнике после разговора со „старцем“ слывший черносотенцем Б. В. Никольский. – В этой пенистой слюне живет червячок. Так и у Распутина, слова – слюная пена, точно кто плюнул; никто и не заподозрит в глубине этого плевка вредного червяка-паразита, жадную, хитрую, скрывающуюся мысль»[937]. Эта образная характеристика интересна тем, что показывает: отношение к Распутину базировалось на понимании его неординарности.

Для Русской Церкви борьба со «старцем» потому и представляла огромные сложности, что предполагала разоблачение человека тонкого, понимавшего обстановку, в которой ему приходилось вращаться. Обвинение в хлыстовстве в конце 1912 г. было снято, указания на недостойное поведение Распутина за пределами дворца на его обитателей особого впечатления не производило. Что в подобной ситуации было делать? Часть церковных иерархов выбрала путь публичного осуждения «старца», при любом удобном случае стараясь доводить до трона информацию о его поступках. Некоторые архиереи выбирали путь заискивания перед Распутиным, стараясь с его помощью укрепить собственное положение. Были также и такие, кто стоял в стороне от «распутиниады», не осуждая сибирского странника, но и не заискивая перед ним.

Среди иерархов сторонниками Распутина считались митрополиты Московский Макарий (Парвицкий-Невский) и Петербургский Питирим (Окнов), архиепископы Владимирский Алексий (Дородницын), Тверской Серафим (Чичагов), епископ Саратовский Палладий (Добронравов) и многие другие[938]. Впрочем, слухи о «распутинстве» тех или иных архиереев часто оказывались преувеличенными. Так, престарелый Московский митрополит Макарий (о котором кратко говорилось в предыдущем параграфе) до своего переезда в Москву был вовсе незнаком со «старцем». Сам Распутин желал встречи с «апостолом Алтая» (как называли владыку Макария). Об этом архиерею сообщил СП. Белецкий. «Владыка к этому отнесся спокойно и, не изменяя ни выражения лица, ни своих глаз, только тихо и тем же голосом ответил: „Говорят, что он дурной человек, но раз он хочет моего благословения, то я в нем никому не отказываю“»[939].

Филерские наблюдения также подтвердили, что Распутин не ездил к Московскому митрополиту, хотя и глубоко почитал последнего: когда однажды зашел разговор о замене владыки Макария более молодым архиереем и о переводе его (правда, митрополитом) в Иркутск, то «Распутин вскочил, изменился в лице и заявил, что до смерти владыки Макария никогда этого не будет и добавил: „Не трошь, он святой“»[940].

Очевидно, почитание Распутиным московского архиерея было достаточным основанием для того, чтобы владыку Макария признали «распутинцем». Это не удивительно, – ведь иные примеры свидетельствовали о реальной зависимости назначения на важную кафедру от благосклонности «старца». Один из таких примеров – изложенная выше история столичного митрополита Питирима (Окнова).

В годы Первой мировой войны имя Распутина стало известным всем подданным Российской империи, о нем ходили фантастические слухи и легенды. В конце 1915 – начале 1916 гг. «слава» сибирского странника достигает своего апогея: в столице распространяется слух о том, что «старец» скоро получит придворное назначение – «возжигателя лампад». Филеры отмечали, что сосед Распутина, проживавший по той же, что и он лестнице, проходя мимо агентов, обратился к ним с заявлением: «Вашего патрона скоро назначат в Царское Село управлять всеми лампадами»[941].

Еще раньше Александра Федоровна с возмущением написала об этому мужу, заметив, что злоязычие людей не дает ей повидаться с «Другом» в отсутствие императора. «Теперь уверяют, – писала императрица, – будто Он [Распутин. – С. Ф.] получил назначение в Ф[едоровский] Собор, что связано с обязанностью зажигать все лампадки во всех комнатах дворца! Понятно, что это значит, но это так идиотски-глупо, что разумный человек может лишь расхохотаться»[942].