Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.)

Однако дело было не в разуме, а в творимой легенде. Интерес русского общества к Распутину провоцировался политическим влиянием «старца», в годы Первой мировой войны достигшим колоссальных размеров. По мнению близко знавших его лиц, Распутин осознавал свою роль и старался играть ее с полной самоотдачей. «Распутин – связь власти с миром, – писал последний министр внутренних дел царской России А. Д. Протопопов. – Доверенный толкователь происходящих событий, ценитель людей. Большое влияние на царя, громадное на царицу. По словам царицы, он выучил ее верить и молиться Богу; ставил на поклоны, внушал ей спокойствие и сон»[943]. Отмеченное нуждается в разъяснении – в представлении императрицы Распутин был прежде всего «старец» (кстати, вспоминая о Распутине, она всегда писала о «Нем» с заглавной буквы). В течение войны 1914–1917 гг. императрица в своих письмах мужу 228 раз упомянула имя Распутина, он – только восемь. Цифры эти достаточно красноречивы и свидетельствуют, что если для Александры Федоровны «Он» был необходим, то для государя – только не был лишним. Видимо, не вполне корректно связывать огромное влияние Распутина лишь с его умением «заговаривать кровь» страдавшего гемофилией наследника – в тех же письмах имя «старца» в контексте болезни цесаревича Алексея практически не упоминается.

Оскорбление «старца» для императрицы было личным оскорблением. Поэтому, когда дело касалось критики действий Распутина и призывов убрать его подальше от трона, она была непреклонна и требовала наказания виновных. Она не желала понять роковую связь, соединявшую в умах многих ее верноподданных «православного старца» Распутина и православных всероссийских самодержцев. Вопрос о дискредитации Церкви сибирским странником был для Александры Федоровны неактуален и не связывался с опасным процессом десакрализации монархии, на который давно обращали внимание как церковные «либералы», например, митрополит Антоний (Вадковский), так и правые – епископ Гермоген и его последователи. Летом 1915 г. с письмом к митрополиту Макарию по этому вопросу обратился известный проповедник, священник московского храма Никиты Великомученика В. И. Востоков. Близкий к тогдашнему обер-прокурору Святейшего Синода А. Д. Самарину, отец Владимир видел в Распутине человека, давно оскорблявшего Церковь, разрушавшего государственную жизнь и подкапывавшегося под священное достоинство русского царя. Он напомнил Московскому архипастырю вступительную речь А. Д. Самарина перед членами Святейшего Синода: всё, соблазняющее народ должно быть немедленно искореняемо. Синодалы ее поддержали. «Если же и после столь торжественного, ясного заявления церковной иерархии о борьбе с накопившимися церковными соблазнами распутинское зло останется в прежней силе, при молчании о нем церковной власти, – восклицал о. В. Востоков, – то народ вправе будет назвать такую власть лицемерною, а ведь это ужасно!»[944]

Призыв остался без последствий, но, скорее всего, дошел до императрицы. Антираспутинское настроение о. Владимира для Александры Федоровны секретом не было. Не случайно, откликаясь на сочувственную телеграмму, посланную Востоковым А. Д. Самарину (после вынужденной отставки последнего), она написала Николаю II, что было бы хорошо, если б митрополит Макарий «отделался» от о. Владимира. («Давно пора. Он причиняет бесконечные неприятности, и это он руководит Самариным»)[945]. Вскоре от священника действительно «отделались» – перевели из Москвы в провинцию.

Не трудно понять, как воспринимались подобные переводы и почему их связывали с именем сибирского странника. С влиянием Распутина также связывалось увольнение неугодных сановников, прежде всего – обер-прокуроров Святейшего Синода. После отставки В. К. Саблера, которой давно добивалась Дума, император 5 июля 1915 г. назначил исполняющим должность обер-прокурора уже упоминавшегося выше московского губернского предводителя дворянства А. Д. Самарина. Однако на своем посту Самарин пробыл весьма недолго – уже 26 сентября его отстранили. Причина была ясна – стремление обер-прокурора отстранить «старца» от влияния на ход церковных дел: не случайно еще в середине июня 1915 г. императрица, стремясь не допустить этого назначения, писала Николаю II: «Он будет работать против нас, раз он против Гр[игория]»[946]. В отчаянии от назначения был и сам Григорий[947]. «Успокоение» наступило лишь после отставки Самарина.