Русская церковная смута 1921-1931 гг.

Каким же образом ответственность за деяния этого Собрания могла быть перенесена на представителей Русской Церкви, находившихся в России? «Митрополит Антоний, – писали в “Известиях”, – передал от имени Патриарха благословение на соборные труды». Ввиду важности такого заявления следует несколько остановиться на нем. Обращаясь к деяниям Собора, мы там не найдем прямого ответа на поставленный вопрос, так как Деяния не воспроизводят речи митрополита Антония, которой он открыл само собрание, ссылаясь на то, что эта речь была произнесена экспромтом и записи ее не сохранилось. Можно даже предполагать, что прямого заявления о благословении Св. Патриарха Тихона и не было. Однако в Положении о самом Собрании есть статья, которая ясно говорит о необходимости утверждения Св. Патриархом постановлений этого собрания, и только некоторые мероприятия могут быть проводимы в жизнь, как временная мера, до утверждения их Московским Патриархом. Одним из самых важных прав церковной власти является право обращения с посланиями. Поэтому, если требовали утверждения какие-либо постановления Собрания со стороны Патриарха, то послания от имени Церкви могли издаваться только с предварительного согласия на это главы русских епископов. Только в этом случае Собрание, признающее над собой полную каноническую власть Московского Патриарха, могло обратиться с соответствующим заявлением от лица церкви. Каково было содержание послания и обращения, мы уже говорили. Благословение Св. Патриарха, если даже не передавалось Собранию митрополитом Антонием, то наличность его предполагалась некоторыми даже из участников собрания. Возможно, что они находились в заблуждении. Это в данном случае не имеет большого значения. Важен лишь сам факт существования такого убеждения среди членов Собрания. Отсюда, по существу, неправильное утверждение «Известий» получает как бы некоторое основание и делает Св. Патриарха в глазах советской власти ответственным за просьбу, обращенную к Генуэзской конференции, дать оружие для свержения советской власти. Отсутствие улик лично против Патриарха лишь внушало мысль о хорошо налаженных конспиративных связях. На Московском процессе прокурор в своей речи прямо заявил: «Мы судим не церковь, а лиц, которые воспользовались легализованными формами церковного аппарата в целях подпольного нападения на советскую власть». И далее: указав на церковную дисциплину, на которую ссылались подсудимые, он сказал: «Это лишний раз свидетельствует о прочности подпольной организации».

Св. Патриарх, вызванный на процесс московских церковных деятелей в качестве свидетеля, отрицал какую-либо свою предварительную осведомленность о деятельности Карловацкого Собрания.

Таким образом, изъятие церковных ценностей и деятельность Карловацкого Собрания 1921 года в глазах советской власти составляли как бы факты, связанные между собой самым теснейшим образом. Вот почему на всех диспутах этого времени обычной является тема «Голод, церковные ценности, Карловацкий собор». Названный процесс московских церковных деятелей имел еще один результат: состоялось постановление Московского трибунала о привлечении к ответственности самого Патриарха и управлявшего тогда московской епархией архиеп. Никандра.

Нужно сказать, что решение по делу московских церковных деятелей было вынесено не без борьбы в самом трибунале. Только после 14-часового совещания было принято решение, в силу которого одиннадцать лиц подлежали смертной казни, а остальные – заключению от 1 года до 5 лет. Однако колебания и тут не кончились. Защитники подали ходатайство о смягчении приговора в Центральный Исполнительный Комитет. И президиум его тотчас же предписал приостановить исполнение этого приговора. Не без борьбы в президиуме ЦИКа было решено привести в исполнение постановление Московского трибунала.

Итак, выступления Карловацкого собрания и Высшего Церковного Управления заграницей стоили только в Москве одиннадцати человеческих жизней! Но это было далеко не единственное следствие этих выступлений.

Убеждение гражданской власти, что Св. Патриарх и его ближайшие сотрудники стремятся использовать церковную организацию против советской власти и аналогичное предположение части клира сближали эту часть с настроениями правящей среды. Власть искала в это время случая, чтобы доказать, что она ведет борьбу не с церковью, как таковой, а с лицами, которые хотят использовать эту организацию против гражданской власти. Таким образом, был перекинут мост между властью и теми элементами клира, которые составили в будущем ядро живой церкви. Однако возможность открытого выступления живоцерковники получили не сразу. Еп. Антонин оказался в это время, по своим настроениям, особенно близким лицом к руководящим правительственным кругам.