Об этом свидетельствует нижеследующий факт. Он относится к одной из епархий, относительно которой значится в обновленческом отчете, что в этой епархии отпало в 1926 году более 200 приходов. Случай этот имел место тоже в этом году. По сравнению с городами, села долго не могли разобраться в разнице между живой и патриаршей церквями, а во многих местах и не слышали даже о самом разделении, и жили, руководясь поговоркой «что ни поп, так батька». К концу 1924 года, однако, и здесь начинается движение против новой церкви. Хотя батюшки и старались не смущать совести своих прихожан и не посвящали их в переживаемые обстоятельства, однако смущение проникало все дальше в глухие места и порождало активность. В целях выяснения положения начались из сел паломничества в города по церквям патриаршим, где поминают патриарха; тут, само собой, и раскрывалась картина, как она есть. От священников стали требовать, чтобы их принадлежность к Патриаршей церкви удостоверил «тихоновский» архиерей.[41]
Батюшка должен был ехать в город, иногда под присмотром особой делегации от прихода. Если батюшка направлял делегацию на ложный след, его оставляли в городе на произвол судьбы. Озаботившись получением другого, возвращались обратно. Таким способом приход становился патриаршим.
С каким напряжением переживалось сельскими жителями это искание правильного в каноническом отношении священства, свидетельствует один факт, не лишенный интереса. Село отстояло от города, местопребывания архиерея, в ста верстах. Батюшка съездил в город и привез требуемое удостоверение. Его долго рассматривали, оно ходило и по рукам прихожан. Один старик заявил сомнение в подлинности: печать без глаза (Всевидящего Ока). Этого было достаточно, чтобы на следующий день снарядить делегацию в город. В данном случае все обошлось благополучно.
Процесс развития церковного сознания в значительной степени зависел от степени крепости патриаршей организации в данной местности и удаленности ее от церковного центра. Что же касается обновленческих приходов в соседних с Московской епархиях, то он совершенно незначителен: в Нижегородской, Тверской обновленцам всего принадлежало 1,5 % приходов, в Рязанской – 1,6 %, в Ярославской, Костромской и Курской – менее 5 %, в Пензенской, Иванововознесенской, Владимирской, Московской, Калужской, Самарской, Ульяновской (Симбирской) – менее 10 %, в остальных епархиях процент живоцерковных приходов колебался от 10 до 40, и только в Джетысуйской, Ташкентской, Акмолинской, Семипалатинской, Кустанайской, Сталинградской и Тульской – процент обновленческих приходов равнялся 60 % и выше, достигая в первых двух – 80 % с лишним. Таким образом, старый церковный центр выдержал испытание с честью, за незначительным исключением. Все эти епархии находились в ведении центрального церковного управления, кроме которого существовали еще семь управлений. Если мы обратим внимание на епархии, находившиеся в ведении Северо-Западного управления, то высказанное нами положение также будет соответствовать действительности: в Новгородской епархии – всего 2,4 % обновленческих приходов, в Псковской – 6 % и только в Карельской – 34,7 %. Наибольший процент живоцерковных приходов был на Дальнем Востоке, где он по району этого управления достигал 61 %, на Северном Кавказе и в Закавказье – 58 %, в Крымском, Сибирском и Уральском – выше 34 %. Общий же процент по центральному управлению падал до 16, а по Северо-Западной области – до 17,2 %. Из общего числа приходов – 28 743, находившихся на территории, которой касается отчет, обновленцы располагали к концу 1926 года 6 245 приходами и потеряли в 1926 году – 2 794. Таким образом, центр, с.-з. край, среднее Поволжье почти были сплошь староцерковными, за небольшим исключением, и только на окраинах обновленцы удерживали за собой значительное количество приходов.