Русская церковная смута 1921-1931 гг.

В ином положении находилось более умеренное течение. Его главным отличием было то, что к нему принадлежали некоторые иерархи. Представители этого течения, конечно, не позволяли себе никакой подпольной работы, даже осуждали деятельность первой группы, но своим брюзжанием, недоговоренными упреками отделяли себя от руководящего течения в Патриаршей церкви. Эта группа, состоящая, главным образом, из епископов, находившихся на покое, уклонялась от всяких конкретных послушаний, но все это делалось в формах допустимых, хотя, по существу, было дезертирством со стороны этой группы уклоняться от церковно-общественной работы. Если в этой группе были заметны уклоны в сторону эсхатологических ожиданий, то первая группа была ультра-общественная, можно сказать рвалась в бой с церковной властью, что, конечно, исключало наличность ожидания скорого конца мира. Едва ли не эта группа приложила старания к выступлениям митр. Агафангела? Намек на это мы имеем в том же послании митр. Петра, которое нам уже приходилось цитировать. В последнем абзаце этого послания читаем: «А посему подвергнутся строгому суду – осуждению – те, кто, прикрываясь благом церкви, станут употреблять усилия выдвинуть старца Божия (митр. Агафангела) на местоблюстительский пост, они будут чинить тяжкое преступление перед Св. Церковью».[51]

Ясно, что митр. Петр угрожает церковным осуждением не обновленцам и не агентам гражданской власти, для которых это не имело бы никакого значения. Итак, церковные течения, кроме основной группы, определились с одной стороны григорьевцами, а с другой двумя группами, по существу и образу действия различными, что, однако, не мешало иногда активистам использовать силы умеренных в своих целях.

Теперь вернемся к оставленному нами вопросу о легализации. Св. Патриарх в своем последнем послании, которое и было написано в целях легализации, всемерно осуждая выступления зарубежных иерархов и призывая быть искренними по отношению к существующей власти, писал: «Вместе с тем мы выражаем твердую уверенность, что власть отнесется к нам с полным доверием и предоставит возможность преподавать Закон Божий детям, иметь духовные учебные заведения и начать издательскую деятельность».[52]

Ясно, что предполагалась легализация: кому же иначе могла власть разрешить открытие учебных заведений и издательскую деятельность? Так обстояло дело в момент смерти Патриарха.

В 1926 году стремление к легализации приобретает более широкий церковно-общественный характер. Записка арх. Иллариона в этом отношении была одним из крупных фактов. В ней автор считает необходимым создание органа, который взял бы на себя созыв собора и подготовку к нему. Ясно, что столь широкие задачи могли быть удовлетворительно выполнены только учреждением, легально существующим. А все это возможно при одном непременном условии: лояльного отношения к советской власти. Поэтому собор, по мысли арх. Иллариона, должен «доказать полную непричастность и несолидарность со всеми политическими неблагонадежными тенденциями». Если к этому присоединить еще проект декларации к советскому правительству, составленный в Соловках для руководящего органа Патриаршей Церкви, с которой тот должен обратиться, то все это показывает, как была настоятельна эта потребность. Вот заключительные слова этого проекта: «Если предложения церкви будут признаны приемлемыми, она возрадует о правде тех, от кого это будет зависеть».[53]

В этом проекте находим наиболее обстоятельное раскрытие понятия лояльности. Люди, разделенные колоссальными пространствами от средней Волги до берегов Студеного моря, напряженно жили одними и теми же чувствами и мыслями.

Остановимся еще на одном факте. В г. Барнауле, между 15 и 18 февраля, состоялся съезд староцерковников, воспользовавшихся полученной арх. Григорием легализацией. На этом собрании, между прочими, выступал, по замечанию Обновленческого Вестника,[54] матерый сторонник Патриаршей Церкви, он выявил весь тот разброд, который существовал на местах. Он сказал: «Высший Церковный Совет, возглавляемый арх. Григорием, неканоничен, потому что сей совет самочинно захватил власть. Констатируя этот печальный факт, все же склоняюсь больше в сторону признания высшим церковным органом Высший Церковный Совет, как легальную организацию, имеющую возможность созвать Поместный Собор, тем самым ввести жизнь в каноническое и здоровое русло». И это говорил человек, который устоял от всех соблазнов живоцерковства. Полное расстройство сношений с центром служило немаловажной причиной, которая настоятельно требовала легализации. Настоятельная необходимость ее ощущалась повсюду. Поэтому уклониться от этого вопроса церковная власть не могла.