Русская Вандея

Но духовенство все-таки в эпоху Деникина не играло той роли, какую оно приобрело в 1920 году в Крыму, под знаменами Врангеля. Даже у либерального Колчака отцы духовные, кажется, были в большем ходу, чем на юге России[284]. Во Владивостоке, например, издавался поповский журнал «Голос Сердца» и газета «Луч Истины», в Челябинске – «Знамя Веры» – народно-религиозный орган христианской мысли. В царстве Деникина о таких органах я не слыхал. Их заменяла просто погромная пресса.

Пуришкевич после разгрома Рады окреп духом. Он теперь безбоязненно ругал «жидо-кадетов», губящих Россию.

Когда положение стало безнадежным, Володя напрямик махнул в Новороссийск, поближе к пароходам. Беспощадная смерть подкралась к нему в этом городе и прекратила его дальнейшие подвиги. Пресса старалась поднять настроение. Кстати, о журналистике белого стана. Ей когда-нибудь будет посвящено специальное исследование. Главная ее особенность – изображение и оценка советской жизни.

В каком-нибудь номере газеты, где трубили об язвах белого стана – взяточничестве, шкурничестве, спекуляции и т.д., сообщали о тех же явлениях и у красных, но в такой форме, что у них это результат всей правительственной системы, а у нас – следствие недобросовестных поступков отдельных лиц. Какой-нибудь Сисой Бородин, возмущаясь грабежами белых, армию все-таки считал христолюбивой, богоносной и так далее, большевистскую же, страдавшую тем же пороком, – сборищем разбойников.

Начальнические приказы громили распущенность, кричали о всеобщем падении дисциплины. Журналисты же славословили железные ряды борцов за право и порядок. Красная армия, гнавшая этих крестоносцев, изображалась как безобразная банда.

Белая пресса относилась к врагу несерьезно. Чаще всего под видом советской действительности публике преподносили собрание анекдотов, вымышленных за бутылкой вина досужими людьми.

– Стой, куда идешь? – остановил я раз в Ростове знакомого журналиста-петроградца.

– О – оставь… В редакцию. На, прочти и не отсвечивай.

Я взял клочок серой бумаги[285], на которой красовалось: «Ст. Каменская. (От собственного корреспондента.)

Беженец из Петрограда, ухитрившийся пробраться через большевистский фронт, сообщает, что в Петрограде, по распоряжению Зиновьева, мусульманская мечеть на Каменноостровском проспекте превращена в склад свинины».

– Что за чушь! Для свинины и раньше никогда особых складов не устраивали. В Питере же теперь и самой свинины днем с огнем не разыщешь.

– Много ты, прокурор, понимаешь. Черкесы-то, кабардинцы, нешто не мусульмане? Разве не схватятся они за кинжалы, когда прочтут такую вещицу. Цель прессы знаешь? Агитация!

– «Московские газеты сообщают, – преподносил публике очередную чушь «Полтавский День» в сентябре, – что недавно футурист Гольдшмидт поставил себе памятник в Москве против Большого театра.

Памятник был сделан в виде юноши в костюме Адама с женским бюстом. Но толпа разбила памятник, за что многие арестованы чекой; есть и расстрелянные»[286].

«В Москве, на Лобном месте, – повторяли «Донские Ведомости» в июне 1919 г. вымысел екатеринодарских газет, – поставлен деревянный памятник Стеньке Разину, построенный из железнодорожных шпал. Одна сторона памятника гладкая, другая закругленная, на которой вырезана голова Стеньки; по бокам две фигуры казаков, у ног Стеньки шпала, изображающая персидскую княжну, сидящую на диване, сделанном также из шпал»[287].

Если судить по белым газетам, то вся советская действительность – сплошной анекдот, нелепица или кошмар.

«В Красной армии вводится дисциплина», – с изумлением сообщали газеты в ноябре 1918 года.

Никто этому не хотел верить.

– Какая же может быть дисциплина у большевиков? Ведь их стихия – хаос и разрушение.

Однако эти разрушители одним взмахом смяли созидателей.

«Пустое! – утешали газеты. – Все эти успехи не более, как мыльный пузырь».

Скоро-скоро, знать, окончится война:
Надвигается последняя волна.
Было восемь, все разбилися,
Мелкой брызгой распылилися.
Страшный ворог ураганом завывал,
Обессилел, и послал девятый вал[288]

.

«Положение на фронте не представляет ничего страшного, – разглагольствовал Сисой Бородин в «Донской Речи». – Квази-успех красных объясняется, с одной стороны, громадным численным превосходством красных, а с другой – тем, что главковерху путем подбора командиров частей удалось создать в наступающей армии некоторое моральное напряжение, заставляющее ее двигаться вперед с мужеством обреченных. Но этот искусственно привитый им подъем заметно падает. Красная пехота весьма слабого боевого качества. Интенсивно работает лишь красная конница. Не за горами момент, когда наши крепкие духом части погонят их назад с такою стремительностью, как гнали летом. Если только нам удастся разбить их конницу, то большевистская волна откатится на этот раз уже окончательно, и Совдепию спасать будет уже некому»[289].