Русская Вандея

Образование этого правительства, в которое вошли многие члены особого совещания, разожгло ярость Рады.

– Все, что будет возможно, чтобы сгладить ошибки прошлого и чтобы избежать их повторения, будет сделано ген. Деникиным, – заявил Раде новый деникинский премьер.

– Вон! долой! – вопило «бычье стадо».

– Позор! Неслыханный позор! Донской атаман на ролях деникинского лакея!

– Тоже буфер выискался! Молчал бы, когда бог убил.

«Особое совещание переименовано в «правительство», – иронизировала «Вольная Кубань», – в награду за его предательскую деятельность, чего не решались сделать раньше. К счастью для России никакого практического значения это переименование иметь не может и останется лишь характерным штрихом для окружающих ген. Деникина сфер. Первым шагом нового «правительства» была эвакуация из Ростова. Эвакуация была проведена в «полном порядке». Вывезены столы, стулья, шкафы, вагоны бумажного хлама, который представляет собою годовую работу особого совещания».

«Кадеты и кадетствующие, – писала та же газета 4 января, – развели в тылу армии целую систему кумовства, сватовства, подсиживания, низких интриг. Они не смущались тем, что за все это расплачивалась кровью своей и добром своим армия и чуждое им население. Прежде всего нужно оздоровить наш центр —Екатеринодар. Мы не представляем себе, чтобы тыловые учреждения армии нуждались в тысячах офицеров, фланирующих по Красной улице в то время, как на фронте батальонами командуют иногда урядники и нижние чины. Тысячи служащих бывшего особого совещания получили четырехмесячное жалованье, четырехмесячный отпуск и с отсрочками от призыва в кармане, вследствие незаменимости этих драгоценных работников для драгоценной деятельности не существующего особого совещания. Они равнодушно смотрят, как на фронт, исполняя свой высокий долг, отправляются старики. На территории Кубани даже еще действуют какие-то клочки учреждений особого совещания, о которых никто не знает, кому они теперь подчиняются. Без ведома кубанских военных властей совершаются ими перевозки»[303].

По адресу пагубной политики особого совещания раздавались голоса не только в Раде. Критика, порой осторожная, порой переходившая в филиппики, раздавалась и в прессе, и в обществе, и в военной среде.

– Наши ошибки, – высказывал свое мнение в беседе с журналистами ген. Шифнер-Маркевич, сподвижник Шкуро, – наблюдались в практике административной и в практике военной. В военной области главной ошибкой была наша экономия средств. Мы не дали новых формирований; у нас не было сплошного фронта, нас обходили, а мы были лишены возможности активного сопротивления! Печальным откликом на положение фронта сказалось неправильное решение земельного вопроса. Помещики являлись на старые места и сводили старые счеты. В этой области их бестактность была безграничной[304].

Полк. Лисовой, организатор так называемой корниловской выставки, рассказывал на страницах «Вестника Верховного Круга», какие речи он слышал в поезде среди офицерства.

– Тыл виноват? Спекулянты грабили? Администрация брала взятки? А власть что делала? Писала по старой системе приказы. Людей не было? Неправда, были! Не нужно сватовства, кумовства… Мы ведь стояли у Москвы, перешагнули порог ее. Махно, и всему конец. Нет ни Москвы, ни Добровольческой армии, осталась лишь одна голая, дрожащая от зимней стужи в кубанских степях идея[305].

Политические страсти разгорались. Они и раньше, как ржа, разъедали тело белого стана; теперь доканчивали его труп.

Кубанцы все еще трактовали о конституции!

– Смешно говорить о конституции, когда фронт под руками, – осуждал кубанцев еще в ноябре «Приазовский край».

Теперь фронт подошел уже к сердцу казачьих областей, но казачьи политики и не думали умолкнуть. Бездомные донцы, убитые несчастьем, сократились. Но кубанцы не знали удержу. Теперь они и атамана имели под стать сумбурной Раде.

Ген. Успенский, преемник Филимонова, едва приняв булаву, заболел тифом и умер. Выбрали ген. Букретова, того самого сподвижника Бича, которого в ноябре 1918 года с таким фасоном арестовал Филимонов по подозрению в злоупотреблениях, продержал до 18 декабря под стражей и потом, с помощью суда чести, лишил его права поступления на службу.

Я знал Букретова по Кавказскому фронту, где он в мировую войну командовал пластунской бригадой. В 1917 году, в г. Эрзеруме, благодаря его бестактности и демагогии, в бригаде произошли беспорядки, причинившие не мало хлопот командарму и мне. Казаки тяжело ранили начальника штаба бригады полк. Кучапова. Поддерживая домогательства своих пластунов, стремившихся с фронта, чтобы защищать свою Кубань от неизвестного врага, Букретов был чуть ли не единственный генерал на Кавказском фронте, проявивший неповиновение командующему армией ген. Одишелидзе. В кабинете последнего на моих глазах разыгрывались бурные сцены. Мятежный вождь пластунов ничуть не боялся командарма, не имевшего в своем распоряжении ни одного покорного ему солдата.