Русская весна. Антология поэзии

Юнна Петровна, в «сетях» Вам объявили войну за публикацию Ваших стихотворений, за Вашу позицию, не совпадающую с позицией быковых-макаревичей. Мол, «маразм, старческая деменция, стихи ужасны»… Что дает Вам силы так ярко и убедительно противостоять натиску ненавистников?

Юнна МОРИЦ.

Имейте совесть – это роскоши предмет,
Имейте совесть – вот прекрасное именье!
Мне отключали воду, газ и свет,
А совесть – никогда, ни на мгновенье…

Имейте совесть – это крупный капитал,

Не дайте совесть распилить ножовкой.
Кристалл дешёвкой станет и металл, —
Не станет совесть никогда дешёвкой.

Марина АЛЕКСИНСКАЯ.

Война на Украине, подъем патриотизма в России, предательство пятой колонны, – где место поэта в такой ситуации? Поэт и свобода слова, как связаны для вас эти понятия сегодня?

Юнна МОРИЦ.

Свобода слова была в моей поэзии всегда, при всех режимах, за что я и была постоянно в «чёрных списках», у меня великий опыт свободы слова и противостояния травле и клевете. Я всегда шла «поперёк потока» и делала всё возможное, чтобы не вписаться ни в какую обойму, струю, колею, – тем более, не оседлать никакую волну, приносящую прибыль и выгоду. Куняев писал, что я ненавижу всё русское, как Гейне ненавидел всё немецкое, но это ещё – не худшее, что обо мне написано. Однако, у меня всегда был, есть и будет замечательный Читатель, и его много, очень много для поэта в наши дни. Место поэта сейчас и всегда – там, где ясно, что «Илиада» и «Одиссея» Гомера, «Ад» Данте, трагедии Шекспира, «Медный всадник» и «Полтава» Пушкина – это Вечное Теперь, которое чистая лирика Сопротивления, публицистика и злоба дня, поэзия – навсегда. Я уже писала о том, что «рано попала в эту плохую компанию».

Война на Донбассе – это Сопротивление. Произошла декриминализация фашизма, бандеровщина вписалась в национально-освободительное движение против «русских оккупантов», пришла хунта с палачами, которые сожгли живьём в Одессе протестующих граждан и при полном равнодушии полиции добивали тех, кто спасался, выпрыгивая из окон. В ответ на разгул фашизма, которому аплодировал Запад, восстал Донбасс, защищая своё Право на Жизнь. Это – историческое восстание против «нового мирового порядка», который называет себя западной цивилизацией и методами фашизма решает – кто имеет Право на Жизнь, а кто – нет! Гитлер мечтал уничтожить Россию, «новый мировой порядок» – его мечта.

Марина АЛЕКСИНСКАЯ.

Вы – русский поэт. Сегодня говорят так: нет же национальности – немецкий или французский, значит и национальности русский тоже нет. Хотелось бы у вас спросить: кто такой – русский? И что значит для вас – русский поэт?

Юнна МОРИЦ.

Бодлер – французский поэт, Байрон – английский поэт, Гёте – немецкий, Лорка – испанский, Данте – итальянский, Лермонтов – русский. А «советский» поэт – это такой же бред, как Бодлер – буржуазный, Вергилий – рабовладельческий, Пушкин – монархический.

Вся мировая и русская поэзия создана людьми смешанных кровей, чья национальность не совпадала с языками стран, на которых они писали. Язык поэта – это национальность его поэзии, несомненно и без исключений. Иосиф Бродский – русский поэт, а не американский и не еврейский.

Марина АЛЕКСИНСКАЯ.

Что за среда, люди, которые формировали Вас как личность? О ком или о чем Вы чаще всего вспоминаете? И что за среда для вас под названием «шестидесятники».

Юнна МОРИЦ.

«Шестидесятники» – не моя среда. Чаще всего вспоминаю об Арктике, где я в 19 лет плавала на ледокольном пароходе «Седов». И о шахтах Сибири, Донбасса где я была, обретая свободу слова. Меня после этого исключили из Литинститута за «нарастание нездоровых настроений в творчестве». Стояла – «оттепель», но для меня – заморозки. Потом поэт Николай Тихонов написал об этих «нездоровых настроениях» в «Литературной газете» предисловие к моим стихам, которое называлось «Поэт видит Север».