Русская весна

Конгресс народов отложил голосование

На встрече с журналистами секретарь Конгресса народов Ян Мак-Тавиш заявил, что Конгресс не намерен предпринимать никаких действий в ответ на призыв Кронько поддержать независимость Украины. "Хотя мы приняли в нашу организацию Украинский освободительный фронт и его позицию поддерживает большинство народов Европы, пока мы воздержимся, – сказал господин Мак-Тавиш. – Иначе нас обвинят во вмешательстве во внутренние дела нации. Однако по окончании выборов господин Кронько вправе обратиться к нам с той же просьбой в качестве законно избранного президента Украины. И тогда можно не сомневаться, что украинский народ получит нашу полную поддержку", – добавил он.

«Манчестер гардиан»

– Здравствуй, Франя, – произнес Джерри, толком не зная, что можно сказать дочери, с которой не виделся столько лет.

– Здравствуй, отец.

Момент был на редкость неловким, глупее не придумаешь. Джерри восседал на кушетке в гостиной, а Франя скованно стояла возле него. Она выглядела холодно-замкнутой, однако от Джерри не укрылось, что его вид потряс ее, и она под маской отчужденности скрывает волнение.

Ему стало жалко ее. Что она должна чувствовать? Вот она стоит перед лицом отца, который от нее отрекся, и, вместо того чтобы обрушить на него упреки, замешанные на ненависти, которую она, безусловно, ощущает, она глядит на него с состраданием.

Джерри сознавал, что его вид может и камень разжалобить: на затылке липкой лентой закреплены контакты; голова перехвачена резиновой полоской, чтобы они не отошли при резком движении. От головы тянется кабель к установке, стоящей возле кушетки. Какое это производит впечатление, он мог догадываться по Сониным глазам, по тому, как она ухаживала за ним: спешила подать кофе, поправить подушки, говорила только ласковые пустяки, обращалась с ним как с беспомощным стариком. Да и сейчас она стоит рядом с Франей – губы дрожат, глаза застилают слезы – и не может найти слов, чтобы нарушить тягостное молчание.

Джерри вздохнул. С тех пор как он очнулся в больнице, ему пришлось поразмышлять на непривычные темы – особенно в последние два дня, когда он очутился в квартире, которая некогда была его домом. Он мог найти лишь одно объяснение, почему он оказался здесь, лишь одну причину, по которой Coня вернула его в свою жизнь: не было другого выхода. Иначе он бы пропал. Соня не могла его бросить, она истерзалась бы чувством вины…

Любовь, рожденная жалостью; это вставало поперек горла. Принять такую любовь недостойно мужчины…. Но – он во всем виноват. Он дал распасться их браку, отказался от дочери – по мотивам, которые теперь кажутся смехотворными; он умудрился оттолкнуть протянутую Соней руку дружбы. Он отрекся от всего на свете, чтобы пройти по водам, – и все на свете потерял. Но теперь он не может быть марсианином. Отныне он в любом пустяке зависит от другого человеческого существа, от Сони, и он должен хоть что-то давать взамен. Иначе он просто обуза, искупление давней вины, предмет жалости, что угодно – только не мужчина.

Он обязан сказать дочери то, что нужно сказать.

– Слушай, я хочу сказать… Спасибо, что ты приехала, – напрямую начал он. – Я понимаю, каким я был дерьмовым отцом…

– Пожалуйста, отец, не сейчас! Я думаю…

Джерри заставил себя ухмыльнуться.

– Знаю, знаю. Трудно устоять на ногах, когда видишь, что твой отец превратился в киборга. Притом в советского киборга! – добавил он, похлопав полированную поверхность установки. – Кто знает, может, вскорости я стану убежденным марксистом.

Он принужденно рассмеялся своей дурацкой шутке. Застывшее лицо Франи исказилось нехорошей ухмылкой. Соня почувствовала, что вот-вот расплачется, пробормотала что-то о кофе и быстро вышла, оставив их вдвоем. Джерри молча смотрел на дочь, снова не зная, что сказать. Франя встретилась с ним взглядом, отвела глаза и села на дальний край кушетки.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она, глядя мимо него.

– Отлично, хотя в это трудно поверить.

Тишина.

– Послушай, Франя, я понимаю, как трудно это для тебя…

– Для тебя тоже, – холодно парировала она.

Джерри поежился. Снова не получилось. Ладно, он обязан это сделать.

– Это прозвучит жалко после стольких лет, – сказал он, – но я прошу у тебя прощения. За все.

Франя не поднимала глаз от ковра.