Русская весна

Чего же хотела могущественная "Красная Звезда" от скромной студентки Сони Гагариной? Ей не пришлось долго ждать. Двадцать минут еще не прошли, когда подъехал ярко-красный "ЗИЛ" в экспортном исполнении – такие чудища обычно поставлялись правящей элите нищих стран третьего мира. Этот бредовый автомобиль плавно, будто царская карета, вырулил к Ленинским горам, проехал через оживленный центр Москвы и высадил Соню на проспекте Маркса перед фасадом такой же бредовой башни "Красной Звезды", возвышавшейся над Кремлем и Москва-рекой. Это было здание в тридцать этажей, в солидном административном стиле, но русифицированное – со стенами из розового стекла, цоколем черного мрамора и полосатой красно-золотой, как у церкви, луковицей, увенчанной огромной красной звездой. Звезда сияла по ночам неоновым светом, а по цоколю были запущены модернистские барельефы на героические темы. Это безвкусное сооружение напоминало разом архитектуру Токио и рисунок из "Крокодила". Было в нем еще что-то, непонятно откуда взявшееся, раздражающее – наглый юнец среди массивных и тяжеловесных старцев.

Кабинет Виталия Куракина тоже оставлял странное впечатление. Из огромного окна был виден древний Кремль и Красная площадь, и эти символы русского могущества казались архаичными и ненастоящими при взгляде отсюда, сверху вниз, – из мирка современной мебели, хрома, полированного тика, черной кожи и компьютерных терминалов. Вся обстановка противопоставляла кабинет символике матушки-России; так могло выглядеть любое учреждение развитого мира.

Куракин, казалось, чувствовал себя здесь как дома, он и выглядел как посланник извне, наместник интернационального гиганта. На вид ему было лет тридцать пять – сорок. Каштановые волосы с легкой сединой, дорогая стрижка, скрывающая уши до мочек, – этакое консервативное щегольство. Он был одет в модный голубой костюм и шелковую белую, стилизованную под крестьянскую рубашку с расшитой золотом вставкой вместо воротничка и галстука. Он носил антикварные механические часы "Роллекс" и вычурное золоченое пенсне. По-своему он был даже красив, но в то же время внушал некоторый страх – из тех сказочных существ, о которых понаслышке знала Соня, – настоящий еврорусский, утонченный и элегантный советский гражданин мира. Она тоже мечтала стать такой.

Куракин сам, демократично, налил чая из старого серебряного самовара – единственного традиционного предмета во всем кабинете – и перешел к делу.

– "Красная Звезда" расширяется быстро, нам срочно требуется персонал, – сообщил он. – Наш отдел разработал план оптимального пополнения, и мы изучили учебные архивы университета и характеристики выпускников. Вы попали в двадцать пять процентов лучших. Поздравляю вас, Соня Ивановна! Вы приглашены в "Красную Звезду".

– Но… но… но меня уже приняли в дипакадемию и…

– Дипломатическая служба! – фыркнул Куракин. – Нужно еще лет десять, чтобы убрать оттуда динозавров и навести порядок в этой каше. "Красная Звезда" – не дипломатическая служба, это место для умных молодых женщин, позвольте вам сказать.

– Но… но… я для этого пошла на помолвку…

– Ваша личная жизнь не интересует "Красную Звезду", – беззаботно произнес Куракин. – Что хотите, то и воротите. Насколько мы понимаем, с работой вы справитесь, а в выходные, если желаете, развлекайтесь хоть со всем хором Красной Армии или выходите замуж за орангутана.

– Но как же Юлий и моя карьера…

– Ну, не глупите! – заявил Куракин. – Вам целых два года учиться, прежде чем вы туда поступите, и зарплата у них не та. Для начала мы положим вам втрое больше, и заметьте – в валюте, Соня Ивановна, не в рублях.

– В валюте? – вырвалось у Сони.

Эти слова ее поразили. "Валютой" назывались свободно конвертируемые деньги (доллары, ЭКЮ, иены, швейцарские франки), обращающиеся на Западе, в отличие от рублей, конвертировавшихся лишь по отношению к ЭКЮ, да и то при официальных международных расчетах. Каждый, кто хочет ездить на Запад, мечтает о кошельке, набитом валютой, без этого придется довольствоваться нищенской подачкой от "Интуриста".

– В валюте, ясное дело, – сказал Куракин. – Мы превращаем рубли и советские товары в настоящие деньги, и валюты у нас хоть отбавляй. Нам нужно держать марку, детка, и мы не желаем, чтобы наши служащие слонялись по Европе с протянутой рукой, как наши нищие русские, вот так-то. Уверен, при пяти тысячах ЭКЮ в месяц нам не придется краснеть за вас перед бельгийцами!

– Бельгийцами? Пять тысяч ЭКЮ в месяц?

Куракин воспринял ее замешательство на странный манер.

– Вы что, не слышали меня? Я – занятой человек, Соня Ивановна, за сегодня я принял человек пятьдесят и не могу терять время. Вы хотите работать или нет?

– Вы не сказали, какая работа, товарищ Куракин, – пролепетала Соня.

– Разве? – переспросил Куракин. Он застонал, сквозь стекла очков было видно, что он закатил глаза к потолку. Он раскинул руки и улыбнулся ей извиняющейся улыбкой. – Вы правы. Я сегодня нанял столько людей одного за другим, что все слились в одно лицо. Язык заплетается.