Русская война: дилемма Кутузова-Сталина

Сталкивается обездушенный механизм, обращающий олицетворённую множественность-человека в единственное функциональное предназначение к исключительно одному делу, сминая и обламывая всё остальное…

Как много написано о проклятии муштры, солдатчины, офицерщины, отуплении и одичании военщины – и кем?! Людьми огромного дарования, нередко высоко поднимавшихся на той же военной стезе; писалось правдиво, отчаянно, вплоть до истерики и крикливости – целый класс русской литературы рождён проклятием рекрутчине – солдатчине:

……И ужас народа при слове набор
Подобен был ужасу казни…

А офицерщина, которую прокляли Станюкович, Куприн, проклинал и был убит ею Федотов?

Андрей Болотов, на склоне своей многодеятельной жизни воина, родоначальника многопольных севооборотов, самого плодовитого из русских писателей, одни записки-воспоминания которого едва укладываются в 29 томов, и за 2 века обещаний издать полностью этот драгоценнейший документ эпохи 4 царствований смогли выпустить только 6 – подводя итог, писал, что в жизни у него было 2 подлинно счастливых дня: 1-й, когда по достижению 11 лет, выполнив все ружейные артикулы, был принят в службу «нижним чином в Выборгский мушкетёрский полк» – и 2-й, когда 24-летним штабс-капитаном, воспользовавшись манифестом императора Петра Фёдоровича, вышел в отставку «под чистую» из пожизненной службы; при том, что до последних дней сохранил живейший интерес к военному делу, о чём свидетельствуют оставшиеся в рукописях проекты-прогнозы на грядущий год всех войн знаменитого «литавренного века» России 1756–1831 годов – 19 войн за 75 лет, от скоротечных Шведских до бесконечной Кавказской; по временам до 4-х войн одновременно… Право думаешь, в эту эпоху образованный генерал с теоретической жилкой, взрослевший на Семилетней войне и лекциях И.Канта, был куда как более востребован отечественной историей и поощряем обществом, нежели создатель образцового хозяйства дворцовой Богородской волости, плодовитейший журналист, драматург, переводчик, философ, поэт и т.т.т. Всему своё время…

На памяти лишь один Александр Суворов, который в этой шагистике, муштре, казарменной ущемлённости почувствовал нечто иное, открылся и полетел за пределы, положенные здоровьем, семейными пристрастиями, житейскими поучениями, отцовским примером – открылся Суворовым… Но, добавим, в бесконечно благоприятнейших условиях сословных привилегий, в офицерской выделенной избранности восходящих предназначений – не в однородной солдатской поглощающей безликой тьме.

С новобранцем Егором Жуковым произошло что-то невероятное: повседневный механизм армейщины, который полагал подчинить, согнуть, в патологическом случае сломать инаковость личности к жёстко обусловленному единообразию функционального предназначения не согнул, а зазвенел в нём.

И это тем более поразительно, что военная унификация наступила и окончательно обнажила сходящееся лезвие его характера – яростное взрывное неприятие всякого внешнего давления!

Дело доходит до военно-судного преступления: молодые солдаты делают «тёмную», т. е. набросив шинель, избивают до потери сознания рукоприкладствовавшего на выездке, «куражась особенно над теми, кто жил и работал до призыва в Москве, поскольку считал их грамотеями и слишком умными», младшего унтер-офицера Бородавко. По характеру сентенции, как и по личным качествам руководил нападением скорее всего. Дело запахло военно-полевым судом.

На счастье для непокорного солдата вернулся из отлучки командовавший взводом старший унтер-офицер, хороший человек и очень неглупый начальник, совершенно не соответствовавший своей фамилии Дураков, «он был очень требовательный, но солдат никогда не обижал и всегда был сдержан», и как-то замял дело… Но вот странно, на отделении младший унтер-офицер, на взводе старший унтер-офицер, а где обязанные к тому чинами офицеры: прапорщики, корнеты, подпоручики, поручики? Где, у кого, в подражании кому должен был воспитываться солдат?