Уже в середине августа сильнейшие сомнения терзали Наполеона, 20-го он заявляет приближённым, что если погода через два дня не улучшится – шли полосой мелкие дожди – наступление прекращается, армия поворачивает к Смоленску.
Было ли неизбежно Бородинское сражение и всё за ним воспоследовавшее, если его судьба колебалась уже и летним дождичком в засушливую пору?
И Наполеон ли его востребовал, или Кутузов почти навязал, сразу заметив перемену в настроении неприятеля, переставшего давить на арьергард и принявшегося усиленно обустраивать бивуаки инженерными сооружениями – о чём напишет особо 23-го?
И не сделает попытки простым маневрированием, демонстрацией уклонения от схватки, убедить неприятеля «уйти с миром»…
Глава 15. …Он хорошо знал своё Племя!
Планировал ли Кутузов новое сражение? Почему бы и нет… – Вот если Лобанов-Ростовский приведет 15 полков – Только их у него нет…
– Вот если Клейнмихель подойдет с 3-мя полками – Вряд ли он подойдет…
– Вот только Ростопчин выдвинет – Сколько он писал? 75 тысяч? – Ничего у него нет!
Старого лиса обманывают, а он старательно обманывается – Ах-ти, ребятушки, шибчей, шибчей, а я уж раззужусь!
Он, многократно создававший новые соединения для Потемкина, Долгорукова, Суворова и обнаруживший к тому особое дарование, созидатель целого рода войск в России – легкой егерской пехоты, трижды формировавший полные армии: для себя в 1804, для Бенигсена в 1806, для Прозоровского в 1809, верит в то что за 3–4 месяца можно обломать корявого мужика в егеря-мушкетера-гренадера, собрать, составить, сколотить из вооруженных скопищ полки-дивизии-корпуса? – Да вы его удивительней барона Мюнхаузена полагаете, тот хоть врал, этот верит…
Полноте, породненный со всем цветом русских дворянских родов, перечисляю по алфавиту – Аксаковы, Бутурлины, Воронцовы, Каменские… до Челядниных – он, светлейший князь, свой человек, не в кабинетах, за столами у Управляющего Военным Министерством А. Горчакова 1-го, Председателя Комитета Министров Н.Салтыкова, старейшина в роде екатерининских генералов, которому писали, в дружелюбии, приязни, но и по истово-служебному правилу «отмечаться» Ланжерон, Тормасов, Гудович– младший, Марков, Эссен – он уже по одной корпоративной солидарности мог узнать все, что пожелал. Он, выражавший их государственную волю, был неслыханно осведомлен обо всем, что делалось в стране и обществе, и если в чем-то обнаруживал незнание, значит в этом себе потворствовал.
Русское общество испытывало ощущение победы от самого факта равенства борьбы – треснуло проклятое яйцо! – Александр должен был ему уступать, Кутузов объявлен победителем (в национально-нравственном и лично– политическом плане так и есть), возведен в фельдмаршальство (без награды – как бы «в старшинство»), теперь надо победить в войне, и руки у него развязаны небывало… Пусть только помогут: Александр, Ростопчин, Чичагов – все… Пусть повяжут себя пустыми обещаниями, обкладывающими обманами, самоуспокоенной обязующей болтовней, пусть наговорят, а лучше напишут, а мы потихонечку, полегонечку им и поможем, где промолвим от себя, где за них, а где и в простоте душевной; он уже может слушаться их в том, что считает нужным и лепить частями с тем, что полагает сам – и кто там разберет, отчего так выходит, вроде бы все как лучше, а вышло как есть и при том, что старик-фельдмаршал где-то что-то о том и говорил:
– Здорово, кума!
– Спасибо, я сама.
– Да ты глуха?
– Купила петуха.
– Ну так прощай!
– Зайду и на чай.
Краткое письмецо, частная записка, отправленная еще до битвы в Рязанскую губернию родственнице с настоятельным указанием отъехать свидетельствует, что для него Москва уже была обречена, второе сражение он не планировал, надо было провести мимо него армию. Пусть поприкладываются к местности, помечутся в ожидании обещанного, пусть внутренне уже обвыкнутся с мыслью о неизбежном – его не страшит формальное несогласие, ему достаточно и отчужденной исполнительности в проведении того небывалого решения, которое он определил. А бумажки, слезницы, вопрошания, недоумения напишем, все соблюдем, и волкам сыть и овцам жить – все по вашему а к итогу наш шиш! Да спасибо скажите, дураки, что вам играл – подыгрывал, да свою думу думал, тогда покрывал, а сейчас и сами за меня спрячетесь, ну-ка, шибче! Да не мешать!
Кутузов возвращал все заявленное его авторам в логически завершенной, грандиозно-бытийственной форме – Ростопчин кричал о поголовном вооружении сословий – вооружай! Когда как не сейчас – становись с Иверской в руках и Стотысячной Черной Сотней – вооружившейся вчерашней и завтрашней дворней!.. Александр носится с мыслью об Испании – вот она, Смоленско-Владимирская, Тверско-Калужская! Вот он час Сарагосы и Тарагоны, вот она возбухающая рана, что прорвется гноем и кровью всего, что было… Страшно стало?! Так молчите-кричите, но не мешайте, то что я задумал ужасно, но в сравнении с тем, что наговорили вы – только цветочки.