Русская жизнь. Мораль (май 2009)

- Такие нам и нужны, чтобы дурака валяли. Весь манифест - валяние дурака…

До самой революции валял дурака. Потом меня самого стали валять…

Ну, ничего. Слава богу, жив и место имею. Жильцы хорошие, на чай дают. Хлеба вдоволь, и комната полагается. Мои товарищи за границей здорово позавидовали бы…

В. К.

«Смехач», № 19, 1925

Гусь и секретарь

Я к теме гусиной пробрался тайком,
В руках очутилась добыча.
Попались случайно мне: волисполком, Пал Палыч, гусиный обычай,
Победа идеи и стойкость в грехах -
Дозвольте, читатель, поведать в стихах.
Село. Волсовет. Тишина. У окошка - стул. Секретарь. И «Безбожник» в руке.
Жена - секретарша, веселая Стешка, гуся притащила в мешке.
Пал Палыч - идейный и против мещанства:
- Гусь? Рождество? Это что за режим?!
- Я-те дам за гуся! Предрассудок! Дурманство!!
А гусь на столе недвижим.
Сутки рыдала в избе секретарша,
Всей горечи давши исход,
Но шагом победным Буденного марша
Гусь выступил с мужем в поход.
Агент Сельсоюза - парнишка толковый:
Глянул под перья: товар - первый сорт:
И гусь секретарский был взят за целковый
И двинут в советский экспорт.
Склады… Вагоны… Порты…
Перегрузки - пути описать не берусь.
Но прибыл в Италию истинно русский
Откормленный, праздничный гусь.
Покамест кончалась гусиная повесть
Под небом Милана в обеденный час,
Пал Палыч на праздниках выпил на совесть
В борьбе с самогоном госспиртный запас.
Не счесть стоеросов в Советском Союзе:
Идейно Пал Палыч был ангельски чист,
Но, в силу подобных нелепых иллюзий,
Гуся из Булаковки слопал… фашист!

Александр Флит

«Будь жив!», № 10, 1925

«Ночь. Луна. Он и она»…

Если раньше парень, встретившись с девушкой, вел с ней разговор о луне и звездах, заканчивая обычно поцелуями в укромных местах, то они теперь уже говорят о новостях дня, о работе различных комиссий и т. п.

Ст. Деповка, Ю.-З. Рабкор «Рожок»

Итак, пускай круглится мелкобуржуазная луна и верещат кузнечики, - Серега Пазухин на них - нуль внимания, килограмм презрения. Серега Пазухин деловито смотрит на стрелки часов, поблескивающие под лунными лучами, и размышляет;

- Чорт! Баба - баба и есть. Сказала: ровно в 10 на скамье у забора. А теперь уже четверть одиннадцатого. Вот возьму - встану и уйду.

Серега Пазухин прячет часы и устраивается плотнее на скамье. О чем думать? Чем заполнить тягостное ожидание? Но вот за кустами хрустнул песок, вот мелькнуло белое пятно.

- Танюша!

Серега Пазухин срывается с места готовый бежать навстречу, но остается стоять и вынимает часы.

Еще несколько секунд (секунд ли? они почему-то ужасно длинные) - и Танюша Скворцова, радостная, в белом платье и красной косынке, улыбающаяся, стоит рядом.

- Вот и я!

- Вот и вы! - говорит Серега, приближая часы к ее лицу:

- 17 с половиной минут опоздания, товарищ Скворцова. Нужно приходить аккуратно к началу. Объявлено, кажется, ровно в десять?

Танюша заливчато рассыпается смехом. Ах, чорт дери, что это за странный глубокий грудной смех! Ужасно действует на нервы делового человека…

- Вам все - смешки! - ворчит Серега, пряча часы. - А между прочим, у женщин особенно опоздания и неявка входят в систему дня. Возьмем, например, вчерашнее собрание ячейки… Чего вы, между прочим, стоите? Садитесь, товарищ Скворцова.

Оба товарища садятся на скамью. О, нет! Не рядом - места много: она - на освещенном конце, он в тени.

- Так вот, возьмем вчерашнее собрание… - продолжает Серега. - Кого нет? Смагиной, Ивановой, Егорушкиной и, конечно, само собой понятно, Скворцовой… А собрание, между прочим, важное…

- Я, кажется, привела уважительные причины… - певучим голосом говорит Танюша Скворцова и смотрит прямо на разъясненную луну.

Ах, что за странный свет на лице! Как изумительно горят глаза!… И почему такой певучий голос? Как будто нельзя говорить просто, как все.

- Ерунда - ваши уважительные причины, - храбрится Серега: