Русская жизнь. Родина (август 2008)

Грузовик застрял, ковыряет шинами грязь:

вот, дорога кончилась раньше, чем началась.

Беспризорная липа

роется в мокрой шерсти,

вечер ползет к шести.

А в кабине уютно, и в термосе кофеек,

сизым голубем синий дым разведет крыла.

- Опускаешь стекло, и под сердцем - ек:

там она, такие дела.

И стоит, гляди,

бела дня среди,

многотонныя трассы торговой

невпопад пустой

стоит она посередь.

Экий ты, говорит, бестолковый,

экий ты, говорит, простой.

Как тут с вами

не

умереть.

Поглядела, словно не уважала,

и пропала, как плечами пожала.

- А на ней-то что надето, Толя?

- Да не помню, не сказали, что ли.

Или в белом была, не совру, в белом.

А тебе- то оно за каким делом?

- Да так, ни за чем. А я здесь при чем?

Вылезай с ключом,

подтолкни плечом.

2.

Вы очи, очи голубые,

зачем сгубили молодца?

На перегоне с шестеренки

поотлетели два зубца.

Машина всталая

затем, что старая.

В машине два шофера

немного подшофе.

Один- то в телогрейке,

второй сидит в шарфе.

А один Колян,

а Толян второй,

а ты, брат, пьян,

а ты рот закрой.

Красивые картинки

под ветровым стеклом:

хорошие блондинки

разморены теплом.

От головы по телу

улыбка в двести ватт.

Что платье улетело,

никто не виноват.

А кругом машины

сытые поляны

слушают Толяна,

смотрят на Коляна.

- Жаль, такую белую

негде приласкать.

- Надо бы механика, что ли, поискать.

- Эдакие бабы

разумом не слабы.

Источают холодок,

но легки на передок:

едва пьяны,

дают - рьяно.

А окрест руля под дождем поля,

большая страна лежит заспана.

Сойдешь - пузыри: шоколад Аленка.

На дороге никого,

ну ни жигуленка.

С горизонта слышится,

как гуляют местные,

они, думаю, не любят,

когда неизвестные.

Надо переночевать,

надо стены и кровать.

Пойдем, поглядим,

может, что получится.

Придержи меня в ладони, Троеручица!

3.

Две продавщицы у магазина:

Нина и Нина.

Та всегда в одном платочке,

та - простоволосая.

Та, которая в платочке,

ей вторая вроде дочки.

И сама навроде квочки,

скучная, белесая.

Ей лет под пятьдесят,

бока в стороны висят.

А на младшей Нине -

розовое мини.

Ножки в сеточку, туфли лодочки,

бусы крупные, гематит,

и когда у нее просят водочки,

она даже в глаза не глядит.

Мы не дышим при ней - как в аквариум,

разеваем бессильные рты,

а когда кое-как разговариваем,

то стыдимся своей срамоты.

И то сказать:

а чего сказать?

И одеты мы все одинаково,

а подходишь к крыльцу покурить -

сядет боком, откроет Булгакова,

и куда с ней такой говорить?

Нас таких мильен, а она, она

да на весь район, почитай, одна.

Народное достояние -

всеобщее сердцестояние.

Очи томные, кудри взбитые,

только в песнях таких воспевать.

Скажешь шепотом: дура набитая,

купишь что - и идешь распивать.

Но однажды вечером

Нина эта самая

удивила нас с друзьями

вот по это самое.

Ну, дождь стеной, аромат пивной,

к голенищам прилипла трава.

Захожу в магазин - а сразу за мной

незнакомые эти два.

Говорят, машина встала, бы досюда дотянуть.

Говорят, смеркаться стало,

где бы ночь перетянуть?

Говорят: помоги, командир,

словно я им картошка в мундир.

То ли вежливые, то ли насмешливые,

просят грамотно, не дерзя,

и отказывать вроде нельзя.

И вот тут-то эта Нина,

да едва ли не звеня,

говорит: а вы, мужчина,

заночуйте у меня!

А товарища у Нинки можно будет разместить,

там немного потеснее, но найдется угостить.

И ко мне, едва ль не впервой.

Я обмяк, как куль неживой.

- Выгоняй, - мне она, - тягача из стойла,

помоги мужикам, дело-то простое.

…Дождь, как был, растет стеною.

Эти два пошли со мною,

эти две надели боты,

прикрутили лампочку,

как всегда после работы,

запирая лавочку.

А жили обе Нины

в домишке - два крыльца,

без мужа, без сына,

без брата, без отца.

4.

На шоссе никого. Над шоссе никого.

Тихо, слышно, как небо клонится,

и над ним беспредельное ого-го,

как далекая чья-то конница.

Где стояла машина - машины нет,

только виден глубокий зубчатый след,

фары тычутся, тьма смыкается,

ничего в ней не отыскается.

И полночи рыскали наобум

по проселкам, полям, обочинам,

по деревням пустым, как похмельный ум,

по урочищам скособоченным.

В городок заехали - никого,

городок проехали - ничего,

фонари горят, тьма не пятится,

ерунда, лабуда, невнятица.

Грузовик - он все-таки не пятак

из кармана выпасть за просто так!

Ночь гудит, как большой арбуз.

Мы застряли в нем вместо косточек.

- А везли-то вы что? - Груз.

…Итальянских партию кофточек.

5.

Если к Нине подобраться под окно,

нам покажут деревенское кино.

Окна кроткие участливо горят,

а под ними разговоры говорят.

Пьют без крайности, скорей соображают.

Да картошечку с селедкой уважают.

А один шофер с гитарой, а второй шофер сердит,

Нинка старшая у стеночки колодою сидит,

как слабый пол,

и глазища в пол.

Нинка младшая хлопочет

и посудою грохочет,

и не хочет, а хохочет, будто вся набекрень,

а шофер, какой не старый,

развлекается с гитарой,

то эдак трень, то другое: брень,

будто мог бы сыграть, да лень.

А по стенкам картинки с актрисами

белотелыми, белобрысыми,

обольстительными, невеселыми,

в длинных платьях со спинами голыми

(только Нинка наша

этих много краше).

В общем, все, чтобы культурно отдыхать.

Жалко только, разговоров не слыхать.

Старший что-то говорит тихо, убедительно.

Бабы слушают его так, что удивительно -

очень уж внимательно.

Похоже, занимательно.

Сквозь старинные герани,

через тюлевую муть