Русская жизнь. Родина (август 2008)

- Эти, что приехали, - за твоим приехали,

ты не сомневайся, Коля, они не уехали.

День стояли под дождем

и не замерзали.

Мы, сказали, подождем.

Время есть, сказали.

Им не надо помощи,

найдут вас сами к полночи.

Я им вроде родни,

но боюсь до одури.

Что за груз? Намекни?

Лучше б вы им отдали.

Им живется в городе

в постоянном голоде.

Как почувствуют живье,

все кричат: мое! мое!

Здесь у них большая власть,

чтобы всласть злодействовать.

Страшно в руки к ним попасть,

лучше посодействовать.

Они стоят у парничка.

Пойдем сдавать

напарничка!

Ты ведь то при нем,

что и я при ней?

Ну, давай курнем - и зову парней.

Кто бы знал, что случай представится

сбросить груз, который не нравится.

Подопечные наши здешние -

люди грешные, люди кромешные,

им уже широко постелено.

Наше дело - делать, что велено,

провести расчет да подать отчет.

(А река течет и течет.)

- Я вросла в этот край, как мох,

ты бы так никогда не смог.

Я уже говорю, как местная!

Нинка мне давно стала тесная.

Я здесь много лет, не десяток дней,

мне давно равно, что случится с ней.

Переправлю их на ту сторону -

и пойду гулять на все четыре стороны.

Твоя правая - моя левая

многодонная полоса,

буду в ней молодой королевою:

белой пеной стрелять в небеса.

И позвал бы меня -

поздно возвращаться.

Подай- ка огня

и пора прощаться.

…шепчет? кричит?

А он все молчит.

18.

Далеко среди тумана,

как глаза, горят огни.

На свободе, без охраны,

Нина с Толею одни.

Говорит тихонько Нина,

так, как в песенках поют:

Знаю, где твоя машина.

Уходи, пока дают.

Уезжай скорее, Толя.

Нас тут держат на убой.

Я привыкла ждать без боли -

не бери меня с собой.

При обочине дороги

припаркован грузовик,

заведется, как ведется,

только имя назови.

Тайный груз-пирожок

под сиденьем, запечатан.

Что же ты, мой дружок,

озираешься, печален?

Люди плачут-провожают

и смеются, уходя,

терпят муки, как рожают,

забывают, погодя.

Подарят пятак,

искупают в луже.

Здесь, у нас, не так,

но не знаю, лучше ль.

Здесь свет, как сноп,

над пустыми водами.

Не целую в лоб:

тикай огородами!

Пока есть, куда бежать,

буду взглядом провожать.

19.

Толян говорит

глухо, неуверенно:

- Давай-ка со мной,

коли все потеряно!

Черед настал

предаваться в руце.

На небе места

силою берутся.

Врата без замка:

залепили скотчем.

Попрем на закат,

может быть, проскочим.

Вот только Колян,

что сейчас в грусти,

идти на таран

нас с тобой не пустит.

И что? Ничего.

Мы прорвемся без него.

Жаль, подругу твою

не могу дозваться.

Ну, увидимся в раю,

некуда деваться.

20.

Погоня, погоня!

- Уходят, уходят! - По коням!

Долинами длинными их без разбору погоним,

пока у машины хватает во чреве бензина,

пока не сгорела с предательским свистом резина

и ужас не начал лизать беглецов языками.

Погоня, погоня! - Возьмем их своими руками!

Дорога пустая, а дух, как в вокзальном сортире.

Бежит грузовик, и его догоняют четыре.

Он то оторвется - и сердце во мне оборвется,

А то нагоняют - а воздух меня не роняет.

Я видел и сверху, и снизу, и, кажется, сбоку:

в машине шофер помолился незримому Богу -

и прыгнул его грузовик за глухую канаву.

И вижу я все это сверху и, кажется, справа.

Но черных четыре машины, как умные пули, -

накрыли канаву, и эту канаву сглотнули,

и как не заметили: начали полем стелиться

- Не мешкай! - привычной побежкой охотничьей псицы.

Они нагоняют. Но вот из кабины мелькнуло,

не то занавеска, не то это женская ручка

как будто махнула - и в воздухе что-то сверкнуло,

расческа, по-моему, вечная женская штучка.

И там, где упала, все поле задернуло лесом

густым и безлиственным и почему-то белесым,

то русые кудри, приправленные

пергидролем.

За ними пропал грузовик, занавешенный полем.

Но снова нагнали! Наставили круглые фары,

как будто легли в незапамятной тьме светофоры,

и каждым из них черно-белый огонь пробегает -

такое бывает у этих, когда достигают.

А в кабине болтанка

вроде теплого супа,

а Толян за баранкой

напевает сквозь зубы.

(- Если АМО форда перегонит,

Значит, Раечка будет твоя!)

И снова рука, как платок, над машиной мелькнула,

тряхнуло машину, как будто в ведро обмакнуло,

и зеркальце под колесо полетело с подскоком -

дешевое, мелкое, мутное, с розовым боком,

ценою три цента,

и то два - наценка.

Где зеркало пало - внезапное озеро встало,

вода накатила, и ветром ее залистало,

безмерные воды качнулись с востока на запад -

и дно опустело, как будто их выпили залпом.

Безвидные рыбы забились на дне.

И джипы поехали по глубине.

А в кабине болтанка,

а в кабине трясучка,

а Толян, как из танка:

- Ну давай же ты, сучка,

не сдавайся, голубка,

не сбавляй обороты,

помоги оторваться

от проклятой охоты!

Просит голосом надобы

на конечной черте,

а машина и рада бы,

только силы не те.

Нагоняют, нагоняют, нагоняют, нагоня…

Вы прощайте, дорогие, оглянитесь на меня!

21.

Грузовик по щиколки в грязи.

Волглая, бессмысленная воля.

Баба говорит: затормози.

Время останавливаться, что ли.

И на все четыре колеса

наступила сила тормозная.

Гул затих. И встали небеса

со звездой, которую не знаю.

И сама сошла она, как дура,

на колесный след.

Юбку, словно колокол, надуло,

ну а ветра - нет.

Платье деревенского пошива,

белое в цветы,

даже ночью выглядит паршиво,

а поди же ты -

в свете фар, надвинутых с дороги,

тем, кто нападал,

словно свечки, светят руки-ноги,