Русская жизнь. Телевизор (июль 2008)

Поистине необыкновенна восприимчивость и чувствительность русской интеллигенции. Русская мысль всегда будет занята преображением действительности. Русские в своем творческом порыве ищут совершенной жизни.

- Ааааааах! - громко сказала девушка за стеной.

Я резко дернул плечами, оглянулся, но увидел одни обои. Желтые.

Тишина вроде бы вернулась.

Народная стихия представлялась интеллигенции таинственной силой, - читал я, мучительно одолевая каждое слово.

- Ооооооооох! Аааааааах! - теперь уже пронзительно закричала девушка, и ясно стало, что все стихии, какие только были заключены в ней, теперь торжествуют, отпущенные наружу.

Оглушенный, я обнял Бердяева и вцепился в страницы. То, что у них там за стеной, - это громче, чем хаммер, проще, чем маркетолог, натуральнее, чем кабысдох. Именно это, наверное, и есть жизнь. Жизнь, а не идея.

- Ммммм, - согласилась со мной девушка за стеной. Впрочем, она, вероятно, думала о другом. Точнее, не думала.

Думал здесь я один. Интересно, как они познакомились? Как у них все сложилось - медлительно, быстро? Что он ей говорил за несколько часов до - «Знаешь, а у меня есть мазерати»? Или что-нибудь про Бердяева? Вряд ли. А что будет завтра - она чинно пойдет на работу? Будет изображать из себя какой-нибудь отдел кадров, эйч, прости Господи, ар? Так ведь все кадры найдены, и дело идет.

А я беспомощно уткнулся в «Идею».

Интеллигенция не могла у нас жить в настоящем, она жила в будущем, а иногда в прошедшем, - сообщил мне Бердяев.

Не могла и не может.

- Аах! Аах! - дыхание неведомого мне эйч-ара участилось. Что-то страшное, настоящее, что-то, о чем я не хотел даже думать, уже приближалось. Уже торопилось - там, за обоями.

О, проклятая книга. Знать не знаю, к чему сводится эта ваша идея, и знать не хочу.

Я встал, хлопнул дверью и, чтобы хоть как-то отвлечься, доплелся до телевизора.

Телевизор, за вычетом самых редчайших моментов, я не жаловал с детства. А тогда все в нем было волнительно и прекрасно: Политковский с Невзоровым в кожаных, вроде бы, куртках, обличали взяточников и мафиози, народному депутату злодеи все никак не давали шестой микрофон, а вернувшийся из Америки Гребенщиков крутил на ладони, как он объяснял, «магический предмет для расширения сознания». Ну и, конечно, была первая серия детектива с убийством под названием «Санта-Барбара» - я смотрел, совершенно уверенный, что на следующий день мне покажут «разгадку», а там и финал.

Но разгадки с финалом так и не случилось, зато случилось мое собственное отключение от эфира, этак лет на пятнадцать. И вот я вернулся, доведенный до отчаяния тонкими, интеллигентными стенами и жаркой безыдейностью где-то за ними. Чем меня могут утешить с экрана? Надеюсь, не русской идеей. Сел и включил.

По телевизору не показывали ни взяткоборца в кожаной куртке, ни народного, к микрофону стремящегося, депутата, ни лукавого Гребенщикова, ни даже убитого Си-Си-Кэпвелла. Ни фильмов, ни передач. Там было нечто другое.

Мне улыбалась девушка, улыбалась радушно и чуточку хищно. Рядом с ней - слово с закрытыми буквами, видно только первую и последнюю. Снизу пробегали номера телефонов, каких-то пейджеров, смс-адресатов. Или пейджеры отменили? Словом, надо куда-то писать и звонить.

Девушка мне сразу понравилась. Идеально обильная телом, она напомнила мне мюнхенскую официантку. Я был в Мюнхене, официантами там работают строгие дедушки, а вовсе не девушки - но она все равно была похожа на мюнхенскую официантку.

- Серебряные вы мои, золотые мои телезрители и телезрительки, - влажно шептала обильная девушка, - всего только десять букв, десять маленьких буковок, а вы все никак не можете угадать такое простенькое словечко, и ведь у вас только сорок секундочек осталось, так что звоните, звоните мне на этот миленький телефончик, ах, спешите, я жду.

Пока секунды не вышли, я принялся угадывать. Десять букв, первая «к», последняя «а». Что бы это могло быть? Как ни странно, в голову упрямо лез только один вариант - камасутра. Но, когда времени уже почти не было, я неожиданно подсчитал, что в камасутре всего девять букв. Что ж, сейчас она скажет, что за слово такое. Как же она обильна, эта лингвистка. Но, когда цифра 1 на секундомере мигнула, взамен появились еще три минуты, а в слове - открылись еще две буквы. Вторая и четвертая «а». Что случилось?

- Мы, так уж и быть, прибавили вам еще немножко, еще три минуточки, открыли еще две буковки, сладенькие вы мои, а вы уж, пожалуйста, быстро звоните мне на этот чудесненький телефончик, ах, потренькайте, тренькайте мне, - пела девушка.

И действительно, она томно поглаживала круглый розовый телефон.