Хорошо, пусть не камасутра. Кавалькада! - осенило меня. Почему кавалькада, что за кавалерийский сюжет? Но я уже не думал, а набирал номер. Ради мнимого, несуществующего на свете Мюнхена, где разносит и подает эта мнимая, хищно улыбающаяся официантка-лингвистка, я готов был на многое. В частности, угадать слово. Десять буковок за добавочные три минуточки - это лучше, чем вечность, проведенная в обнимку с русской идеей, пока на улице надрываются хаммеры с маркетологами, а за непрочной стеной бурлят жизнь, страсть и эйч-ар. Сейчас она возьмет трубку и признает мою правоту. Сейчас меня вообще все признают, и утешат, и вознаградят.
Но со мной беседовали только гудки. Потом что-то щелкнуло и начался разговор - но не с ней, а с механическим голосом, который убеждал меня оставаться на линии, так как ваш звонок очень важен для нас. Я честно ждал, а чудесненький розовый телефон не звонил. Вместо меня дозвонился кто-то другой, глухой, дубоватый, предлагал моей мюнхенской прелести слово «казарма». Она нежно, терпеливо обьясняла ему, что в казарме семь букв, а загадано десять, ну же, подумайте, миленькие, умненькие, золотые.
Наконец, я отчаялся и бросил трубку, невесть сколько потратив на платную связь с лингвистикой. Те три минуты, что были отпущены на мои долгие поиски, давно закончились, текли очередные десять, а то и пятьдесят. Мое обильное хищное счастье все так же щебетало, уговаривая додуматься и дозвониться. Ее жаркие вздохи, что твой отдел кадров за слоем желтых обоев, меня уже не прельщали. Сдавшийся, я уже знал: весь этот мир был мне чужим и враждебным, будь то буквы, псы, телефоны, бренд-менеджеры, народные депутаты или официантки. Ужас в том, что знание не ведет к чувству, оно вообще никуда не ведет: так, я теперь понимал, что лукавый, вернувшийся из Америки Гребенщиков крутил на ладони вовсе не «магический предмет для расширения сознания», а самый обычный компакт-диск, но что толку? Угадал я, наверное, и кавалькаду, но все равно никогда бы не смог дозвониться. Я не знал одного - в чем заключается русская идея. Скрюченный и беспомощный, я сидел перед телевизором, который все не выключался.
И тут я нечаянно догадался.
Катастрофа. Вот точное определение всех русских идей, в том числе и моей. Катастрофа. Слово из десяти букв, первая «к» и «последняя «а». Катастрофа - мое близорукое чтение под люстрой, в которой горит одна лампочка и еще одна подмигивала, но теперь уж потухла. Мои однообразные вздохи о том, что творится снизу на улице, за стеной, в Мюнхене, в телевизоре, где угодно, но только не у меня, не со мной - катастрофа. И хотя с ней нельзя справиться - с ней можно жить, как с сожительницей, говоря языком милицейского протокола. У нее нет розового телефона, она не кричит за обоями, но именно мне она, в сущности, подойдет. Хватит жаловаться и рваться к идеальному. Мы хорошая пара.
Я мысленно (интеллигенция!) плюнул в экран и избавился от официантки. Как минимум, на следующие пятнадцать лет.
В последний раз открыл Бердяева и прочитал:
Но изменение основ миросозерцания и новое направление нелегко даются.
Да- да. Но я все же попробую.
Подойдя к окну, чтобы закрыть ставни, я услышал в рассветной слякоти очередной женский вопль.
- Вернииись! Вернииись! А ну иди сюда, сволочь! - звала она протяжно и беспокойно.
Чего она хотела добиться, что жаждала получить? Мазерати, камасутру, в конце концов, русскую идею? Может, это та, что была за стеной, кадровичка-эйчарщица, собирает назад свои выпущенные на волю стихии? Только кто прибежит к ней - маркетологи или кабысдохи?
- Спокойной ночи! - в кои-то веки весело проорал я ей, закрыл окно и повалился спать.
Юрий Сапрыкин
ЧГК
Мне кажется, они были всегда - как небо, луна, деревья. Я почему-то отчетливо помню - или это кажется, что помню - как выглядела луна до того, как я узнал, что это луна. Я будто сейчас вижу, как отец показал мне в парке торчащую из земли суковатую ветку и сказал, что это корень дерева. Точно так же я помню сову, когда мне не было известно, что это сова (позже, правда, выяснилось, что это филин) - и тем более помню восходящее трезвучие, которое если не вело к сияющим вершинам духа, то уж точно обещало несколько десятков минут серебристой, разноцветной, разлетающейся серпантином радости; про то, что трезвучие имеет отношение к книге «Так говорил Заратустра» или фильму «Космическая одиссея», я тоже узнал значительно позже. Перед тем, как написать этот абзац, я, по нынешней моде, заглянул в «Википедию» - уточнить функции загадок в древнем эпосе. «Википедия» сообщила, что в древнем эпосе отгадывание загадок связано с исполнением желаний, освобождением от опасности. Точнее не скажешь. Именно этого я всегда и ждал от игры «Что? Где? Когда?», именно это в ней всякий раз и происходило - распутывались узелки, находились верные ходы, исполнялись желания, и ничего плохого в эти полтора часа просто не могло произойти.