“В 1990-е Левиафан отступил, оставив людей наедине с «голой жизнью»”,http://media-cdn.list.ly/production/190614/1298276/item1298276_600px.jpeg?ver=2368910913,http://www.forbes.ru/mneniya-column/tsennosti/300525-travmaticheskii-opyt-svobody-pochemu-u-nas-tak-nenavidyat-90-e,”Травма 1990-х, видимо, была прежде всего связана с непривычным для России опытом свободы, с исчезновением государства с его гарантиями безопасности, работы и минимальной пайки. Русская жизнь вообще регулируется циклами дыхания огромного Левиафана, государства, его расширением и сокращением. В 1990-е Левиафан на короткое время отступил, оставив людей наедине с «голой жизнью», как называет ее итальянский философ Джорджо Агамбен, с необходимостью встать и добыть себе хлеб и одежду, гарантировать безопасность своей семьи, принять непростые решения о том, где жить, и оставаться ли в стране вообще или эмигрировать. Люди выпали из затхлого, уютного быта с простой картиной мира, профсоюзной путевкой и водкой по 3.62 и попали в пространство сложности. Им пришлось строить жизнь, учиться жить независимо от государства и полагаться на собственные силы, гораздо больше работать и, главное, постоянно делать выбор.Для многих бремя выбора оказалось слишком тяжело.Им было сложно понять, что советский мир был обречен с его заводскими дымами, чадящими автобусами и песнями Юрия Антонова, что он был паленый и ворованный, держался на украденных у будущего ресурсах (нефть и газ), на краденом подневольном труде зэков, солдат и лимитчиков, на западных кредитах и на украденных у Запада же технологиях. СССР не мог выстоять в соревновании с глобальным миром и открытым обществом; тяжелому, одышливому дредноуту под названием «Советский Союз» был заказан путь в XXI век. Им не объяснишь, что вся советская химическая, легкая, автомобильная промышленность, все эти десятки тысяч бесполезных главков, НИИ и контор, военные городки, шахты, железные дороги в вечной мерзлоте могли существовать только в условиях тотальной войны, автаркии и страха. Советский Союз рухнул под тяжестью своих внешних и внутренних обязательств, не в силах одновременно кормить сандинистов в Никарагуа и шахтеров в Воркуте, строить панельные многоэтажки и ядерные ракеты. Но тем, кто оказался погребен под его руинами, эта логика была неочевидна. Российское общество 1990-х было похоже на больного в запущенной стадии рака, когда метастазы уже повредили мозг: во всех своих бедах он винит врачей, диагностировавших болезнь и прописавших тяжелое лечение.За прошедшие двадцать лет в российском обществе с подачи власти и СМИ сформировалась своего рода виктимология «лихих девяностых», в которой отразились русский комплекс жертвы и синдром выученной беспомощности.”,””
“Народу не нравится, как выглядит современное искусство”,http://media-cdn.list.ly/production/190614/1298259/item1298259_600px.jpeg?ver=4325399527,http://carnegie.ru/2015/09/22/ru-61356/ihzn,”Эту черту — эстетическое неприятие обывателем нереалистического искусства — по сути, всего искусства ХХ и XXI века — удивительным образом научилось использовать в последние годы современное российское государство: не просто для собственной популярности, а для собственной легитимации.Народу не нравится, как выглядит современное искусство. «Вот и нам не нравится современность, — говорит ему российская власть, — видите, какая идет эстетическая деградация, видите, какое уродство производит современная западная цивилизация, видите, как она в своем так называемом искусстве учит издеваться над священными для нас библейскими сюжетами, над родными пейзажами, над человеком? Дадим отпор». И наоборот, собственное право на управление страной нынешняя российская власть обосновывает не только политически, но и эстетически — опять же обращаясь к культурному идеалу большинства. «Видите, мы не приветствуем ненормальное современное искусство и поощряем тех, кто создает нормальное, где человек похож на человека, конь на коня. Значит, мы сами здоровые и рациональные люди, нам нравится то же, что и вам, и непонятно то же, что и вам, значит, нам можно доверять, наше правление разумно и морально, рационально и нравственно». «Почему под современным искусством мы понимаем исключительно что-то непонятно кубическое, корявое, — печалился прошлой осенью министр культуры. — Не хотелось бы называть современным искусством только то, что непонятно большинству людей».”,””