Русские

Версилов, тёртый жизнью побольше Топилина, в прошлом переживший войну детдомовец, был старше на десять лет. Отлетав в Заполярье сотни рейсов, в литературу он пришёл уже к сорока, когда Топилин успел получить вторую Государственную премию и приз на международном кинофестивале. Почему он предложил Версилову работать вместе?

Вообще-то Версилов вызывал симпатию. На нём, что называется, глаз отдыхал. Он был не похож ни на кого из тогдашнего топилинского окружения: если смеялся — значит смеялся, а если молчал — то никакого двойного дна у его молчания не было. Был он, кстати, и хорошим собутыльником — почудили они в своё время достаточно. А в то лето Топилин как раз разводился с первой женой и, помнится, очень удачно скрылся в Старостине от семейных отношений. Ну и приятно было позволить себе покровительство начинающему сценаристу, у которого не было ни денег, ни работы, но имелось уже два опубликованных романа, один из которых явно удался. Да, тогда звёзды правильно сошлись для них обоих. Фильм заметили, и после него Топилин наконец-то смог купить свою первую «Волгу».

…Отворив калитку, наскоро прихваченную проволокой, он подошёл к дому, механически вытер ноги о брошенную на крыльцо ветошь и постучал. Ответа не последовало, Топилин пнул тугую разбухшую дверь. В полутёмных сенях было прохладно. Висели на стене засаленные ватники, рядом в углу навален хлам — тряпки, вёдра, разношенная обувь. В следующую дверь стучать и вовсе было бесполезно — обитая дерматином, из-под которого по периметру клоками свисала коричневая вата, она была глуха. Топилин с усилием распахнул её и сразу остановился. В лицо ударил сухой горячий дух чрезмерно натопленного дома. Затхлый, замешанный на кислятине и ещё на чём-то вроде лежалого тряпья, тошнотворный. Топилин оставил дверь открытой.

— Есть кто живой?

В дальнем углу дома что-то скрипнуло. Значит, услышали. Стоило подождать. Пока стоял, смотрел по сторонам. На кухоньке в углу урчал маленький, с виду почти новый холодильник. Ветхий стол, покрытый вытертой с одного края клеёнкой, примостился у окна, отблескивая полуиспарившейся лужицей чего-то белого — молока? Потемневший эмалированный чайник в горошек, аккуратно завёрнутая в целлофан половинка батона, мешочек детской карамели и маленький заварной чайничек в коричневых потёках дополняли картину сиротского натюрморта.

Чувствуя, что потеет, Топилин, расстегнул куртку и тут заметил ещё одну жертву печного зноя — на подоконнике скрючилась засохшая герань. Застойный запах уже не чувствовался. Вероятно, придышался, — подумал он, захлопывая дверь.

— Здорово, Петя.

Из глубины дома, шаркая ногами, к нему шёл белёсый призрак в тельняшке. Из зарослей волос и густющей седой бороды смотрели два горящих как в лихорадке глаза, а на бледном лбу вызывающе розовело шелушащееся пятно.

Призрак протянул руку навстречу Топилину.

— Здравствуй, — на секунду растерялся Петя. Вдруг показалось, что он ошибся домом, зашёл не туда, но, почувствовав горячую, очень сухую и твёрдую ладонь, вцепившуюся в его собственную, убедился — нет, туда.

— Иван?

— Ты что же, не узнал? Ну, проходи, чего на кухне-то.

Следуя за Версиловым в комнату, он разглядел до остроты исхудавший хребет и свалявшиеся на затылке от длительного лежания волосы.

Версилов указал неопределённо — садись. Топилин выбрал небольшой, покрытый линялым покрывалом диванчик у стены. Сел не глядя на что-то твёрдое, привстал — оказалось, Евангелие. Версилов устроился на стуле прямо напротив, выставив на обозрение костлявую арматуру груди, выпирающую из не очень свежего тельника, растянутые на коленях спортивные трико и ноги в новых резиновых на войлоке галошах, в каких дачники обычно копаются в огороде. На его морщинистой тонкой шее, уходя за ворот фуфайки, чернел засаленный шнурок — наверное, крест.

— Ты тут один?

— Один. По воскресеньям дочка навещает. Катя, помнишь?

Топилин помнил плохо. В то лето в деревню пару раз действительно приезжала жена Версилова с девочкой, и было ей лет восемь, а может, пять…

— Привозит продукты, убирается вот, — он мотнул головой в направлении стены, где на стуле аккуратным столбиком лежало чистое бельё.

В доме действительно было прибрано — на окнах висели отглаженные ситцевые занавески, пол выметен и устлан ковровыми дорожками. В этой явно не очень холостяцкой обстановке Версилов со своими нечесаными желтоватыми космами и длинными ногтями выглядел чем-то чужеродным. Глядя на его немощь, тусклую, морщинистую кожу, легко было понять, что он давно не умывался и уж тем более не ходил в баню.

— Чего это ты так топишь, вроде зима уже…

— Один приехал? — перебил Версилов.

— Ну, в общем, да.

— А я вот мёрзну. — Версилов как будто с опозданием догонял собеседника. — Знобит всё время, температура. Утром тридцать семь, а к вечеру все тридцать восемь. Бронхит. Ты сам-то как?

Топилин не собирался опускаться до жалоб на здоровье — бог весть куда этот разговор мог завести.