Русские

Подождала. Никто не появился в прихожей, хотя в комнате сына горел свет, а в зале бубнил телевизор.

Она стала снимать дубленку, морщась от мысли, что сейчас придётся согнуться, кряхтя распускать неудобную «молнию» на сапогах, тянуть за пятку с ноги…

Сын, как каждый вечер, сидел за компьютером. Сунув голову в массивные наушники, он беззвучно крошил из автомата каких-то монстров. Пальцы бешено метались по клавиатуре… Жутко было наблюдать за этим со стороны. Подойти бы, выдернуть из розетки…

— Никита! — теперь почти крикнула Валентина Петровна и в затылок неслышащему сыну стала бросать тоже, как ей показалось, чуть не криком: — Сколько можно, в конце-то концов?! Вот, дождались из армии!.. Ты на подготовительные записался?! До экзаменов два месяца!..

Никита вздрагивал, вжимал голову в плечи, но явно не от этих слов. Шелестели клавиши.

— Выкину компьютер этот к… к… в мусорку! — пообещала Валентина Петровна и откатила стеклянную дверь в зал. Волоча очугуневшие ноги, вошла.

В кресле кривовато сидел Алексей. Спал. По правую руку от него, на овальном журнальном столике — двухлитровая пустая бутыль из-под пива, на тарелке шкура и голова вяленой щуки. Голова смотрит пустыми, не по-рыбьи большими глазницами прямо на Валентину Петровну, пасть утыкана зубами-иглами… Никитка, когда был маленький, собирал щучьи головы — целую полку в его шкафу они занимали; особенно он гордился здоровенной, с боксерскую лапу, головой, и пасть у нее была раскрыта, как капкан какой-то. Никитка всем доказывал, что это не щука, а крокодил, спорил до слез, если не соглашались… Как-то, играя, он сильно проколол палец щучьим зубом, загноение началось. И ночью Валентина Петровна собрала головы и выбросила. Сын потом долго плакал, дулся несколько дней, ничем не давал занять опустевшую полку. С тех пор рыбу не переносит, ничего больше не коллекционирует; альбом с марками, который ему подарили, даже толком не открывал…

— Алексе-ей, — потормошила мужа Валентина Петровна; он приоткрыл глаза, выпрямил тело. — Опять?.. Иди в кровать давай.

— Да-а…

В последнее время раза два-три в неделю она заставала мужа вот так — дремлющим в кресле с пустой бутылью на столике. Поначалу возмущалась, начинала ругаться, но однажды Алексей как взбесился: «А что мне делать?! Тебя вечно нет, Никитка там у себя стреляет. Что такого-то? Смотрю телевизор, пива немного вот, чтоб расслабиться. После школы». — «Других занятий, что ли, нет? — перебила его тогда Валентина Петровна и кивнула на стеллажи с красивыми, по подписке приобретенными собраниями сочинений: — Почитал бы хоть. Или… ты историю своих манси совсем забросил. Дописал бы…» Но муж усмехнулся так едко и горько, что Валентина Петровна осеклась. Разговор прекратился.

Конечно, ничего ужасного, что муж выпивал вечером три-четыре кружки пива и задрёмывал перед телевизором, только всё-таки неприглядная очень картина, что-то унизительное в этом есть, безысходное. Как будто её Алексей больше уже ни на что, кроме работы в своей школе и такого вот отдыха, не способен.

— Давай, давай поднимайся, — снова подёргала его Валентина Петровна.

Муж, отдыхиваясь и потягиваясь, постоял возле кресла, ошалело повертел головой. Виновато-удивленно сказал:

— Что-то опять сморило… Сколько сейчас?

— Сколько… Первый час почти, — несколько брезгливо ответила Валентина Петровна. — Иди, ложись.

— Да мне… — Муж зевнул. — Мне ко второму уроку. — И покачиваясь, вздыхая, походкой циркового медведя посеменил в сторону спальни, но вдруг изменил направление…

«Куда он ещё?!» — кольнула тут же тревожная мысль Валентину Петровну. Досадливо морщась, взяла тарелку с остатками щуки, бутыль, бокал. Пошла на кухню.

Конечно, посуда не вымыта, на столе большая тарелка со следами курицы-гриль. Буроватые кости. На плите кастрюля со сваренным ею ещё в воскресенье супом… Нет, прибраться сил нет совершенно. Завтра, может, с утра…

В туалете зашумела вода, щёлкнула задвижка и послышались уже более твёрдые шаги.

— Сморило его, — почти про себя проворчала Валентина Петровна и стала снимать жакет. Потом, вспомнив, открыла висячий шкафчик, вытряхнула из бутылька две таблетки, бросила в рот. Запила водой из электрочайника. Никакой особенной пользы от употребления «Витатресса» она никогда не чувствовала, но аккуратно покупала его в аптеке, боясь, что без него сил станет ещё меньше…

Раздеваясь на ходу, медленно прошла в зал. К сыну заглядывать даже не стала — не выдержит, накричит, потом до утра будет в себя приходить. Пусть делает что хочет — двадцать два года уже. Поживёт — сам пожалеет.

Повесила костюм и блузку в шкаф. Расстегнула бюстгальтер и впервые за день вздохнула свободно всей грудью, по-настоящему глубоко. Сразу, но, правда, на короткую минуту, стало легко — как-то, как в юности летом, у речки где-нибудь… Нет, скорее лечь, растянуться так, чтоб захрустело в суставах. Лечь на прохладную свежую простыню… Пошла. Вспомнила, представила рядом пьяновато-сопящего мужа, его пивной перегар вперемешку с запахом вяленой рыбы.