Русские адмиралы — герои Синопа

Итак, уже в ходе первой бомбардировки нападающие заложили параллели, которые символизировали начало осады. Но и защитники предпринимали меры. На наиболее опасном направлении (в районе

4-го бастиона) были созданы три линии обороны. Русские артиллеристы старались мешать ночным земляным работам противника. Союзники 20 октября (1 ноября) вновь предприняли усиленную бомбардировку в намерении 25 октября штурмовать 4-й бастион. Однако одержать верх над русской артиллерией за 2 дня не удалось, и союзникам пришлось отказаться от штурма. Свою роль в этом сыграла активность сил Меншикова⁸⁰⁸. Правда, активность эта могла принести лучшие результаты, если бы главнокомандующий использовал свои силы более рационально.

Николай I считал, что войск в Крыму достаточно, и Меншиков обратился за подкреплениями прямо к командующему Дунайской армией М.Д. Горчакову, который без разрешения Императора направил в Крым 16-ю дивизию. Тем временем подходили полки 12-й пехотной дивизии 4-го корпуса. Не дождавшись сосредоточения всех сил корпуса (10-й и 11-й пехотных дивизий), князь решил атаковать Балаклаву — базу снабжения английской армии и флота — силами 12-й пехотной дивизии с частями усиления, всего 13 тысяч солдат пехоты, 3 тысячи кавалерии при поддержке 4500 человек 16-й пехотной дивизии. Союзники имели значительно меньшие силы. Первоначально русское наступление 13 (25) октября имело успех: были заняты обороняемые турками редуты и Федюхины высоты, большие потери понесла английская конница. Однако англичане выдвинули войска, прикрывшие Балаклаву, а русские не имели сил для развития успеха. В дальнейшем союзники настолько укрепили подступы к Балаклаве, что наступление становилось бессмысленным¹.

После прибытия 10-й и 11-й пехотных дивизий Меншиков намеревался атаковать правый фланг английских позиций у верховьев Килен-балки. Он назначил наступление на 24 октября и поручил руководить им командиру 4-го пехотного корпуса Данненбергу, известному неудачными действиями на Дунае. Меншиков усугубил положение тем, что на период сосредоточения дивизий оставил их самостоятельными и не поставил определенных задач. Так как генералы не были знакомы с местностью и не располагали картами, сражение под Инкерманом 24 октября завершилось неудачей и большими потерями. Русские полки вступали в бой порознь и, несмотря на мужество и решительность, не смогли нанести поражение противнику, который постоянно подбрасывал подкрепления атакованным войскам. Единственным результатом сражения явился отказ союзников от штурма^{809 810}.

П.С. Нахимов изначально в первую очередь радел о флоте. Во время первой бомбардировки днем он находился на суше, а ночью в ожидании атаки с моря и абордажа отправлялся на эскадру, где оставалось лишь 150 человек на кораблях и 60 — на фрегатах, воорркенные холодным орркием для обороны от возможных нападений неприятельских пароходов и шлюпок. Союзники не решились атаковать с моря. Но все больше сухопутных проблем требовали вмешательства вице-адмирала.

Капитан 2-го ранга М.М. Коцебу 12 октября писал М.Ф. Рейнеке, что Нахимов «...как бы ищет смерти, разъезжая под самым убийственным огнем; недавно матросы сняли его с лошади и отнесли в место, более безопасное. Он один теперь ездит по линии, воодушевляя своим присутствием и матрос, и солдат»¹.

Рейнеке, обеспокоенный излишне рискованной деятельностью Нахимова, 19 октября в письме увещевал его как друг не рисковать жизнью, необходимой для руководства обороной:

«Но для чего без нужды пускаться в самые опасные места и подвергать себя убийственному огню? К чему искать смерти? Рассуди хладнокровно и увидишь, что эта отвага для главного действующего лица не только бесполезна, но даже вредна и опасна общему делу: тебя убьют, и дух чинов, имеющих доверие и надежду единственно к тебе, упадет. Хорошо еще, если найдется человек, который не допустит, пасть духу войск до отчаяния и сумеет возбудить в них за потерю любимого человека месть к врагам. Но есть ли такой человек при тебе? Для этого нужно и личное его уважение, и любовь к тебе, и бескорыстное сознание пред войском, что потеря невознаградима. Но такого бескорыстия я не полагаю в старших сподвижниках твоих. Думаю даже, что в случае смерти, которую ты так ищешь, самый поступок этот перетолкуют иначе: что ты, впадши в отчаяние, не смог перенести угрожающего несчастья, и, пожалуй, еще хуже, — что ты из тщеславия только искал этой смерти, чтобы быть погребенным с М [ихаилом] П [етровичем] и В [ладимиром] А [лексеевичем].

И поверь, что такие толки найдут верящих»^{811 812}.

Рейнеке обращался к Нахимову как к христианину, писал о грехе самоубийства. Однако, находясь в мирном Николаеве, он не мог себе представить того кровавого действа, которое происходило в Севастополе. Чтобы выделиться на фоне всеобщего героизма, следовало показать себя необыкновенным храбрецом. Нахимов же не «показывал» себя, он просто жил так, будто пули и снаряды ему не угрожали, а ранения и контузии считал обычным явлением для участника обороны.