Русские чернила

– Конечно, оказаться вдруг в эпицентре такого сокрушительного успеха – это рискованно. Я не говорю, что ты мне изменял, я знаю, я надеюсь, что этого не было. Я не о том говорю, а о твоем постоянном стремлении привлечь к себе внимание. А ведь ты был людям интересен, Николя. Ты к ним прислушивался. Ты был с ними. И все кончилось. Теперь ты стал медийной куклой, которая у всех нарасхват. Ты никогда не был тщеславным. А теперь, черт побери, ты смотришься в каждую витрину. Куда бы ты ни выходил из дому, даже в супермаркет, ты стремишься, чтобы тебя узнали. Ты целыми днями ищешь себя в Гугле, ты часами изучаешь посты на странице «Фейсбука». Тебе важнее проследить Николя Кольта в «Твиттере», чем поговорить со мной, с Гайей или с матерью. Где тот Николя Дюамель, что мыл посуду и встречал меня веселыми шутками, когда я приходила с работы? Теперь ты либо ездишь в турне, либо собираешься на коктейль. Не о такой жизни с тобой я мечтала. Я счастлива, что эта книга перевернула твою судьбу и теперь у тебя все в шоколаде. Не перебивай меня! Эта книга открыла двери нашей спальни для тысяч людей. Я больше так не могу. Я бы еще смирилась, если бы ты вел себя как взрослый, зрелый человек. А ты – как избалованный ребенок, который получил на день рождения слишком много подарков. Слушай, Николя… Мы с Гайей не переедем к тебе жить. Ты поедешь на улицу Лаос один. Может, наконец у тебя откроются глаза и ты поймешь, во что превращаешься. Жизнь мало похожа на большое литературное турне, когда тебя узнают на улицах восторженные читатели. И жизнь – это гораздо больше, чем отслеживать, сколько у тебя прибавилось подписчиков в «Твиттере» и друзей на «Фейсбуке». Передай Николя Кольту, что он мне больше неинтересен. Пока!

И она бросила трубку. Потом, года через два, и Николя поумерил гордыню, и Дельфина поостыла. Но друг к другу они не вернулись, остались просто друзьями.

Первые две недели новая квартира походила на большую белую коробку. Николя просыпался среди ночи и не мог понять, где он и почему рядом нет Дельфины. Отчего он чувствует себя таким ничтожным в этом огромном пространстве? Мать зашла его навестить и, оглядевшись по сторонам, неуверенно произнесла:

– Хм… А квартира не великовата?

Он стал приглашать друзей и закатывать шумные вечеринки, до рассвета все танцевали, горланили, бросали из окон бутылки, пока не вмешивалась полиция. Управляющий домом предупредил, что, если все будет продолжаться в том же духе, владельца квартиры придется выселить.

Спустя полгода после разрыва с Дельфиной Николя вдруг почувствовал, что должен наконец вернуться к книге, которая преследует его неотвязно, хотя он и не написал ни строчки. Куда испарилась вся его творческая энергия? Куда подевался Раскар Капак с его синей вспышкой? И где ключ к тому потаенному миру, куда он когда-то так свободно погружался?

Николя велел перекрасить розовую комнату Гайи, в которой ей так и не довелось пожить, в спокойный синий цвет, купил черный письменный стол фирмы «Витра», кресло, новую лампу и уселся писать. Минут двадцать прошли впустую: он так ничего из себя и не выдавил, кроме нескольких ничего не значащих фраз. А перед глазами стояло лицо Дельфины на экранной заставке «Макбука». Тогда он отодвинул компьютер в сторону и решил взяться за перо и бумагу. Где же отцовский «Монблан»? Он все перевернул вверх дном, но ручки нигде не было, он не видел ее с момента исчезновения отца. Но без нее никак не написать новую книгу. Позвонить Дельфине он не решился: она может быть занята с клиентами и вряд ли ей понравится, что кто-то ее отвлекает, тем более он. Он отправил эсэмэску: «Привет. Извини, ты не помнишь, где „Монблан“ моего отца?» Она ответила: «Понятия не имею. Желаю удачи». Ручка нашлась в кармане рубашки, которую он давным-давно не надевал.

Вооружившись «Монбланом», Николя снова уселся за стол, и перо зависло над бумагой. Новая домработница бесшумно сновала по квартире, изо всех сил стараясь ему не мешать. Ему стало ужасно неловко, и он притворился, что пишет. На самом деле он принялся сочинять любовное письмо Дельфине, отлично понимая, что никогда его не отправит. И тут до него дошло, что писать в своей роскошной двухэтажной квартире он вообще не сможет. Избыток пространства гасил творческую энергию и располагал к ленивой расслабленности. Тогда он попробовал работать в соседнем кафе на улице Ла-Мотт-Пике, но его отвлекали сновавшие взад-вперед прохожие.