Русские дети (сборник)

— Ну, можешь, ну, понимаешь — и хорошо, и делай, сколько сил есть, всё лучше, чем людей убивать или воровать. Разве не так, батоно Гойя?.. Красот много, но красота одна!.. Выпьем за наш снотворный мир!

Ещё он часто говорил, что у него есть мечта — сварить огромную пустую раму из чугуна, отвезти её куда-нибудь на природу, врыть в землю и смотреть сквозь неё на жизнь:

— Весной — нежная акварель, летом — яркое масло, осенью — мягкая, приглушённая пастель, зимой — резкая графика. Живой пейзаж. Времени неподвластен, живёт, пока жива рама, а чугун живуч, по миллиону лет не умирает. В одной громадной раме — море. В другой — горы. В третьей — крестьянский двор: и движение, и фрукты, и звери, без них ни один приличный живописец не обойдётся… Вот тебе и объём, и фактура! — Он вставал на дрожащие ноги и делал реверансы. — Рамы сделать огромные. Одну, сто на сто метров, можно на утёс водрузить. Другую, длинную, в реку вставить, чтобы вода через край лилась. Третью, триста на триста метров, в пустыне врыть…

— Почему не пятьсот на пятьсот? Тысячу на тысячу? — мечтали мы вместе с ним, представляя себе, как это всё может выглядеть, и пытаясь ответить на его вопросы, почему кусок жизни, ограниченный рамой, сразу приобретает какой-то другой смысл.

На похороны Авто нас не пустили, и мы издали наблюдали, как колыхались дублёнки и поблёскивали шубы, и хорошо бритые, важные и холёные люди с двойными подбородками, похожие на тех воров, что были посажены нищим художником в рамку, говорили высокие слова о таланте и заслугах Авто Варази, забыв о том, что они и куска хлеба не кинули ему от своих обильных столов. А «Лошадиная голова» действительно оказалась украденной после похорон, хотя на поминках были одни званые и избранные.

Мария Галина Красивые молодые люди

Отец за завтраком жаловался на изжогу, и теперь они опять никуда не поедут. Даже в город, хотя в городе делать, честно говоря, нечего. Вчера мама взяла его с собой, и он было надеялся, сам уж и не знал на что, чужая страна и всё такое, но они сначала тряслись в переполненном автобусе, а потом бегали по магазинам. В витринах красивые манекены красиво стояли в красивых шубах, у пластиковых женщин не было лиц, но это делало их только ещё лучше. Они с мамой заходили в тесные лавки, к ним тут же подбегали живые женщины, тоже красивые, хотя как-то слишком с лицами, слишком яркие — чёрное, белое, красное, на плохом русском уговаривали примерить то и то, мама накидывала на плечи, на бретельки летнего белого платья то одну шубу, то другую, поворачивалась в зеркалах боком. Спрашивала: «Как ты думаешь, заяц, меня не полнит?»

Ему хотелось, чтобы всё это скорее кончилось, он говорил: «Нет, тебе хорошо, правда, мам, просто здорово» — хотя как вообще шуба может не полнить? Мама в шубе делалась похожей на бочонок, но черноволосые белолицые девушки с красными губами уверяли, что она просто замечательно, замечательно выглядит, но мама, похоже, не очень-то им верила и просила принести вон ту, с поясом, и девушки приносили вон ту, с поясом, и ему казалось, что под их улыбками прячутся очень острые зубы, и красные губы вот-вот приоткроются, и зубы эти начнут расти и расти, как это бывает в фильмах про вампиров…

Потом приходил откуда-то из глубины магазина круглый лысоватый и волосатый человек, разгонял девушек, называл маму «моя красавица» и самолично набрасывал маме на плечи очередную шубу, и мама начинала дышать чаще, потому что в шубе даже в магазине с работающими кондиционерами всё-таки жарко.

В каждом магазинчике, где продают меха, вся эта мутотень повторялась раз за разом, а когда он попросил купить ему мороженое, то мама показала на табличку, из которой стало ясно, что с мороженым в дурацкие магазины не пускают. В конце концов она всё-таки купила ему мороженое, и они сели на лавочку на набережной, и мороженое быстро растаяло и протекло ему на штаны, и мама рассердилась, почему он никогда не ест аккуратно. Мороженое к тому же оказалось не очень вкусным.

Шубу они так и не купили.

Папа обещал, что они поедут в горы кататься на осликах, была такая экскурсия, впрочем, папа ещё говорил, что драть за ослов такие деньги — это жестоко и что он даже и не знает, на каких ослов это вообще рассчитано. Но раз изжога, то они, конечно, никуда не поедут.

На пляж они тоже не пошли, потому что жарко. Мама плохо переносила жару, а на пляже, хотя тенты и разноцветные зонтики производили весёлую разноцветную тень, конечно, было здорово жарко. Ему-то как раз нравилось — на пляже и должно быть жарко, иначе это не пляж, а фигня какая-то.