Что-то из второго варианта явно относится к следующей общности, которая появилась возле Скандинавии. Её носителей именуют культурой шнуровой керамики и/или боевых топоров. И вот она-то в Северной Европе появляется относительно быстро и без археологически фиксированных переходных форм. Что в общем может объясняться как раз набеговым характером появления этой общности: во взбаламученном прежними переселениями мире появляется некая орда, которая проходит относительно узким языком – а каким ещё пройдёшь вдоль русел рек? – разливается по северным низменностям, убивает массу народа, сокрушая черепа топорами, и оседает, наконец, на землю в качестве правящей элиты-войска, привнеся покорённым и свой язык.
Но вначале давайте посмотрим, что это за общность с формально-археологически-исторической точки зрения.
Время бытования – 5200 лет назад до 4300 лет назад, что, как видим, с лагом в 400 лет сдвинуто от времени начала жизни ямной культуры и на 200 лет отстоит от начала культуры шаровидных амфор. Отметим это: когда пришли топорники, шароамфорцы уже два века населяли интересующий нас регион. И где-то у топорников хватило сил их истребить и занять их земли, а где-то и – примерно по территории Центрально-Восточной Европы, включая бывшую ГДР, – нет. Точнее, отмечается взаимный контакт и перемещения, но очень похожие на то же симбиотическое содружество-совражество, что мы наблюдали в сообществе степных и лесостепных культур предъямного времени.
По ареалу в конечном итоге охватывает большую часть континентальной Европы. За двумя исключениями: кроме побережья Средиземного моря и атлантической Иберии и – севера Скандинавии. Где у нас жили кто? Правильно, предки басков на одном конце и саамов – на другом.
Отметим и это: значит, именно топорники истребили то древнеевропейское население гапломаркёра I, которое продолжало существовать тут до них большим длинным поясом от Средиземного моря до Баренцева и от которого остались только два схожих по предковым параметрам конца – баски и саамы.
О воинственности носителей этой культуры свидетельствует само её название, которое возникло из-за обычая этих людей класть каменные боевые топоры, хорошо ухоженные, в могилы мужчинам. Это означает, что с технической точки зрения производство их было поставлено на поток и, следовательно, достаточно дёшево. А с этнопсихологической, мировоззренческой точки зрения это означает, что носители таких топорников и в потустороннем мире собирались быть бойцами и завоевателями. Которым для того и нужен соответствующий инструмент.
С хозяйственной точки зрения эта культура не привнесла в местные технологии ничего особенно нового, кроме проявившейся ещё в лесостепных припонтийских обществах керамики со шнуровым орнаментом. Надо полагать, чисто утилитарный проект: чтобы при сушке горшок не трескался, его обматывали верёвочками. Для мобильного номадского быта очень практично – можно сушить прямо на ходу.
Зато с точки зрения социальной – новшества, похоже, были значительными. Земледелие и, значит, земледельцы остаются практически теми же – из культуры воронковидных кубков. А вот поселения их лишаются укреплений и мельчают. Что означает – им нет смысла и не от кого защищаться. А значит, имеется кто-то, кто защиту берёт на себя. Кто же? Явно не наёмная дружина, которую маленькая неукреплённая деревенька содержать просто не в состоянии. Следовательно, некий надтерриториальный орган обороны. Аналог нынешней национальной армии. Которую содержит кто? Частично – население за свои налоги. А частично (и в условиях тогдашней рентабельности земледелия – большей, надо полагать, частью) – за собственный счёт. То есть за счёт набегов на соседей.
А уже это означает, в свою очередь, наличие вооружённой элиты, которая управляет такими вооружёнными силами. Та самая элита-армия, или армия-элита, о которой мы говорили.
И верно! Археология нам указывает, что заметная часть носителей культуры боевых топоров вела кочевой или полукочевой образ жизни.
Опять же – хорошая аналогия: гунны – готы. Последние после гуннского завоевания продолжали, кто уцелел, вести свой земледельческий и ремесленнический образ жизни. Но саму жизнь и смерть определяли банды и отряды конных кочевников – частично, кстати, включивших в свои ряды и местных пассионарных удальцов, – которые вершили власть и собирали дань. Пока был жив Аттила – упорядоченно и от его имени. А когда тот умер и империя его рассыпалась – от имени своего лука и сабли.
Очень продуктивная схема, между прочим. Примерно таким же образом появлялись германские варварские элиты на завоёванных ими землях Римской империи. Так же возникли англосаксонские элиты в Англии, прибыв туда хоть и по просьбе бриттов, но быстро их подчинившие. Так же, как мы ещё увидим в других работах этой серии, возникла Русь, когда более жестокие и организованные пришельцы расселись по факториям вдоль русел рек и начали симбиотически срастаться с местным славянским и финским населением, одновременно его и эксплуатируя, и втягивая его в общий этногенез.