Русские флотоводцы. Исторические портреты

…Началось всё исподволь, не вдруг. Сколько себя помнил Пётр, сначала его зачаровали кораблики на красочных картинках, расписанных по велению его первого наставника дьяка Никиты Зотова, для познания царевичем российской истории. Манили неизведанные, собранные отцом модели «малых кораблей». Потом жарким летом 1688 года нашли в сарае старый ботик деда, Никиты Ивановича Романова. Пока давно обрусевший старик-голландец Карстен Брант ремонтировал бот, плотники выделывали мачту, а бабы шили парус, Пётр постигал премудрости новой потехи. Ботик спустили на воду. Стояла знойная жара, как назло, безветрило. От зари до зари он старательно перенимал у Бранта навыки работы со снастями, ставил мачту, поднимал и убирал паруса. Когда в один из вечеров поймали, наконец, ветер, ботик медленно, наполняя парус, пошёл против ветра, что-то дрогнуло внутри у царя. Будто расправляя крылья, двинулось судёнышко вперёд, ускоряя ход. Пётр, озираясь, смотрел на уходящие назад берега, взглянул непонимающе на повеселевшего Карстена, недоумевающего «потешного» Федосейку Скляева, примолкшего Сашку Меншикова. Взнуздав ветер, они плыли навстречу ветру. Пётр ласково погладил пузатый парус. Вроде бы обычная тряпица, а сколько силы, видимо, таит в себе. Зачарованный этим волшебством, почувствовал он, как что-то неизъяснимое невольно заполняет всё его существо. Постепенно страх вытесняла радость странного ощущения иной жизни, чем та, что дремала на берегу. Но ботик вдруг ткнулся носом в берег. Пётр растерянно глянул на Карстена. Тот улыбнулся:

— Вылезай и сталкивай!

…Вскоре вспыхнувшая страсть привела неугомонного Петра на Плещеево озеро. За три года на озере построили целую «потешную» флотилию, десяток военных судов во главе с флагманом 24-пушечным фрегатом «Марс».

Но в «колыбели флота», как прозвали Плещеево озеро, стало тесно, и вот теперь на Белом море царь испытывал на поверку своё влечение к водной стихии…

На утренней заре 6 августа раздался пушечный выстрел. Пётр босиком, в подштанниках выскочил на палубу. Ровный, приятный ветер дул с юта.

— Шелоник задул, это к добру, нам в путь, — проговорил стоявший за спиной архангельский помор.

Пётр кивнул на голландский фрегат. Там на баке копошились матросы, на реях замелькали фигурки, развязывая паруса.

— Солдаты на баке выбирают якорь, государь, другие паруса ставят, — доложил помор.

Он перекладывал руль. Яхту потянуло вперёд, корпус вдруг вздрогнул.

— Якорь встал! — донеслось с бака.

Помор, лихо вращая штурвал, широко улыбнулся, подмигнул Петру, кивнул на корму. Там, лениво разворачиваясь на якорных канатах, снимались с якорей фрегат и купеческие бриги.

— Мы-то пошли! — весело крикнул помор, показывая глазами на берег.

Яхта, освободившись от якоря, чуть уваливаясь под ветер, слегка накренилась и, набирая ход, двинулась на север.

Спустя полчаса, поставив все паруса, яхта уверенно заняла место в голове колонны кораблей. Остался далеко за кормой остров Линский, справа уходил низменный, белёсый, покрытый ельником берег.

— Двинским берегом, — кивнул за борт помор, — полдня будем идти, не менее. Подале, справа, Мудьюжский остров. Стража там стрельцовая, таможня и наш брат лоцман обитает.

— Почему без ландкарты идёшь, по компасу не правишь? — спросил Пётр.

— Оное всё здесь, государь, — усмехнулся помор, ткнув пальцем в голову. — Ежели ночь, туман, — дело другое. В чистом море или окияне, там без матки не обойтись. А картишка имеется, в кубрике она у меня, в рундуке. Спонадобится — достану.

На Мудьюге стояло несколько хибарок. Вдоль тянулась холмистая гряда, усеянная плотным ельником. Кое-где сиротливо жалась к земле пришибленная северными ветрами берёза-ползушка. Проглядывали болотца, покрытые бархатными мшистыми кочками.

Мористее, слева, с яхтой поравнялся фрегат и медленно начал выходить в голову каравана. Пётр тронул помора за плечо:

— Дай-ка мне кормило.

Помор кивнул на компас.

— Держать надобно на северок, чуть к западку, по этой отметке. — Он показал на картушку компаса. — Стало быть, ноод-норд-вест по-иноземному.

Едва взяв в руки штурвал и заметив курс по компасу, Пётр почувствовал неладное. Сначала яхту вдруг ни с того ни с сего повело влево. Не успел он переложить руль, как она произвольно покатилась вправо. На штурвал легла мозолистая рука помора.

— Нынче, государь, нам шелоник в корму дует. Сие попутный ветерок, довольно свежий. — Помор показал рукой за борт. — Волна от шелоника пошла, ветерок-от работает, поди, часа три.

За бортом, догоняя яхту, катились вспененные, довольно крутые волны, кое-где на их гребнях курчавились белые барашки.

— Волна, стало быть, нагоняет нас и подбивает корму, ударяет в кормило-то. Оттого и кидает нашу яхту то вправо, то влево. Волна-то не стрункой ходит.

Поясняя, помор незаметно, но твёрдо подправлял перекладку штурвала. Пётр с непривычки вращал штурвал резко, рывками, пытаясь задать движению яхты верный курс. Но волна ударяла в перо руля, подбивала корму ещё сильнее, и поэтому нос яхты довольно заметно бросало из стороны в сторону.