Русские и нерусские

Ну, хай им грэць. Возвращаемся на Русь, не теряя, однако, воровской темы. Ибо воровской прикид не только окрашивает русскую Смуту, но в сущности направляет в ней ход событий. Речь о казаках. Этот слой или тип людей в нынешних исторических исследованиях иногда определяется как «наиболее радикальная сила в русском обществе». В тогдашней реальности он определялся короче: ворье. Никому до конца не подчиняются, переметываются на ту или на эту сторону в зависимости от выгоды, промышляют разбоем и грабежом. В глазах поляков, привыкших к воинскому строю, это — «распоясавшаяся солдатня». С русской стороны из уст патриарха Гермогена звучит не менее рельефное определение: «казачье атаманье». Поляки уточняют: битвы Смутного времени — это в конечном счете «баталии казаков с казаками же». Те еще битвы! Дмитрий Пожарский опасается ездить в «таборы» Дмитрия Трубецкого: боится «казачьего убийства». Неспроста боится: убийства, удары в спину, резня, непредсказуемая агрессия — лейтмотив русской Смуты.

А ведь именно казаки — военная сила, казалось бы, не знающая регулярности, — вынашивают в себе, в собственных душах, противовес хаосу. Именно казаки на Земском соборе 1613 года «выкрикивают» мнение, склонившее чашу весов, колеблющуюся между тремя кандидатами на престол, в пользу Михаила Романова.

А довод-то какой! У Романова — «царское прирождение». Раскапывают родство, выясняют, что царица Анастасия, первая жена Грозного, Михаилу двоюродная бабка. Ни слова о личных качествах — сплошной морок генеалогической плутологии. Как будто у Владислава польского нет аналогичных прав!

Он же Ягеллон, потомок Ульяны Тверской. Как будто у Карла шведского нет варяжской анкеты — его и продвигают из Стокгольма как прямого Рюриковича!

Спаситель Москвы князь Пожарский поддерживает, между прочим, шведского кандидата. Что же до польских кандидатов, то когда российскую корону в роковые годы взвешивали с мыслью передать (и не малолетку Владиславу, а самому папаше Сигизмунду) бояре, среди них был и папаша будущего русского царя Федор Романов, будущий патриарх Филарет. Есть отчего смутиться чувствам нынешнего человека, когда он пытается извлечь уроки из четырехсотлетней давности событий Смуты!

Урок извлекла Марфа Ивановна Романова, но о ее приговоре чуть ниже. Суть же, думается, вот в чем. Если бы поляк или швед, занявши русский престол, попытались бы привести Русь в вассальную зависимость от Польши либо от Швеции, их очень скоро забили бы в такую же пушку, как Лжедмитрия, и отправили бы по аналогичной траектории.

Да и не рассчитывали ни в Польше, ни в Швеции совладать с русской «котлетой», не надеялись переварить откушенное. А только наспех подкрепиться за русский счет в драке за Балтику. Ну, еще пару-другую городов отхватить, ну, еще пару-другую полков навербовать (из тех же бегающих туда-сюда казаков).

И не только королям западных держав это было понятно, но и ставленникам их, залетевшим на Русь. Якоб Делагарди, железным шведским задом севший в Новгороде Великом, — чем там занимается? Учит русский язык! Готовится править в соответствии с русскими нравами и обычаями! (Для равновесия: Иван Грозный гордился тем, что понимал по-польски. Я уж не вспоминаю Софью-Августу-Фредерику Ангальт-Цербстскую, выучившую русский и правившую Россией треть века так, что ее величали «матушкой». А мужа ее, Петра III, пытавшегося сделать Россию филиалом Пруссии, забили до смерти, несмотря на его «царское прирождение».)

Нет, не посмели бы ни польский, ни шведский мальчики передать под чужие скипетры свалившуюся на них страну. Но могли бы сделаться полновесными государями — только русскими!

Не дала им этого судьба? Не дала. Дала — Михаилу Романову. Судьба — сцепление случайностей, но и сцепление закономерностей, под хаосом шевелящихся. Смел невидимый режиссер в небытие одного за другим актеров этой драмы, храня свято место до поры пустым. Годунову помешал Лжедмитрий, Лжедмитрию помешал Шуйский, Шуйскому — еще один Лжедмитрий, тому — защитники Троице-Сергиевой лавры, которым Шуйский был отвратителен, так что один из них, понимавший, что служить столь непопулярному царю братия не станет, нашел замечательную формулировку: «Служить тому государю, который на Москве будет».

То есть: кто там будет, в Смуту не угадаешь, может быть, и проходимец, но если он и править попробует как проходимец, то его удавят, растерзают, забьют в пушку. Если же суждено кому на престоле удержаться — то при том условии, что и сам окажется крепок, и страна сильна.

Чем сильна?

Да отвечено же: мнением, да, мнением народным.

Мнением народным приговорены и обречены сменяющие друг друга на исторической сцене активисты и проходимцы. Решающий фактор — состояние народа. Смута в умах.

Вот тут-то и объявляет свой приговор Марфа Ивановна Романова, отказывая посланцам Земского собора, избравшего ее сына на царство: «Не отдам Мишу!» — Когда же посланцы просят ее (причем, как полагается по русскому обычаю, просят слезно), — то объясняет и причину отказа:

— Измалодушествовался народ!