Русские и пруссаки. История Семилетней войны

Главная русская армия, ослабленная на 18 тыс. чел. уходом корпуса Чернышева, возвратилась за Одер и шла к Познанскому воеводству. Отступление Бутурлина было настоящим подарком для Фридриха II. Никто из его противников так не досаждал ему и не нанес такого вреда, как русские. Ненавистью к ним дышат даже его письма к Вольтеру, например, по поводу книги «История России при Петре Великом»: «Скажите на милость, с чего это вам вздумалось сочинить историю сибирских волков и медведей? <…> Я и не подумаю читать про сих варваров и предпочту ничего не знать о том, что они обитают на нашем полушарии»[310]. Однако русские никак не позволяли ему забыть об их существовании. Именно в этот момент происходило самое важное событие этой «жалкой» кампании. Хотя Лаудону и недоставало решимости для фронтальных атак, и он даже утрировал «кунктаторскую»[311] осторожность Дауна, ему была присуща назойливость мухи — потерпев неудачу, он отступал на недалекое расстояние и быстро возвращался к прежнему месту. Фридриху II никогда не удавалось полностью и надолго избавиться от него. Пока король шел к Мюнстербергу, надеясь приманить за собой Лаудона, австрийский генерал сделал обходной маневр, подошел к Швейдницу и в ночь на 1 октября внезапным штурмом взял его. Из крепости не успели сделать и десяти выстрелов, и потери австрийцев были бы ничтожны, если бы не взрыв порохового склада. Фридрих приписывает большое значение действиям майора Роки, содержавшегося в качестве пленного вместе с 500 итальянскими солдатами австрийской армии. Рока вошел в доверие к командиру гарнизона генералу Застрову и, пользуясь этим, доставил Лаудону сведения, решившие исход штурма. Впрочем, сопротивление, судя по всему, оказалось более серьезным, чем пишет Фридрих: у австрийцев было выведено из строя 63 офицера и 1394 солдата (400 вследствие взрыва). Русские потеряли только 5 офицеров и 92 солдата. Правда, их участие было невелико: из 18 тыс. чел. корпуса Чернышева для штурма отрядили только 800 чел., но зато они шли во главе колонн. Как пишет историк Н. Сухотин, при последовавшем грабеже только русские солдаты соблюдали дисциплину и оставались на бастионах, в то время как их союзники бросились грабить дома и лавки.

Похоже, что Лаудон был очень доволен уходом главной русской армии — после отказа штурмовать лагерь Фридриха II оба главнокомандующих как будто стыдились друг друга. Лаудону, который не планировал никаких крупных операций, были совершенно не нужны 50 тыс. русских. Он вовсе не хотел оставаться даже в номинальном подчинении у Бутурлина и тем более делиться с кем-нибудь возможными успехами, как, например, в Швейднице.

Что касается русского командующего, то для него, если он не хотел растратить попусту всю кампанию, оставалось только торопить Румянцева со взятием Кольберга, издалека оказывая ему посильную помощь.

Осада Кольберга была уже четвертой за эту войну.

Предполагалось, что вся экспедиция будет секретной, однако это не помешало Фридриху II с самого же ее начала быть в курсе всех дел. Румянцев разделил свои войска на две колонны под командою генералов Ельчанинова и Бибикова. 9 июня он, имея всего 8 тыс. чел., достиг Руммельсбурга, где ему было предписано ждать подкреплений.

Из Руммельсбурга он писал Бутурлину, представляя о недостаточности столь малого корпуса для подобного предприятия. К тому же батальоны не имели штатного состава, ему отдавали солдат из самых слабосильных и плохо экипированных, многие офицеры страдали от увечий и полученных ран. Из артиллерии в наличии были только полковые пушки. Бутурлин, соглашаясь с приведенными резонами, побуждал Румянцева не падать духом — придя под Кольберг, он будет иметь 20 тыс. чел. и 60 пушек (включая полковые).

Укрепления Кольберга со времени первых штурмов нисколько не усилились. Комендантом оставался все тот же полковник Гейде, выдержавший уже три предыдущие осады. Его гарнизон состоял всего из четырех батальонов. Но с самого начала Фридрих послал ему на помощь принца Фридриха Евгения Вюртембергского, раненного при Кунерсдорфе и неоднократно уже нами упоминавшегося. Этому младшему брату правящего герцога Вюртембергского было уже тридцать лет, впоследствии ему предстояло и самому занять герцогский трон (1795–1797 гг.). Его сын Фридрих стал первым королем Вюртемберга (1797–1816), а дочь — российской императрицей^{75}. Он был не только дедом двух царей (Александра I и Николая I) и вице-короля Польши (великого князя Константина Павловича), но еще и дедом вестфальской королевы Екатерины и прадедом принца Наполеона и принцессы Матильды^{76}.