Русские и пруссаки. История Семилетней войны

Фридрих Евгений привел в Кольберг 16 батальонов и 20 эскадронов отборной кавалерии, всего 12 тыс. чел. Поскольку сама крепость невелика, принц устроил к юго-востоку от города укрепленный лагерь, упиравшийся справа в реку Персанту, а слева — на укрепленную деревню Балленвинкель. По периметру он имел не более 1,5–2 тыс. шагов. Было сооружено 11 редутов, отстоящих один от другого на ружейный выстрел. Остальные укрепления находились по берегу Персанты или защищали Балленвинкель. Таким образом, русским предстояла двойная осада: города и лагеря.

Кроме того, 5 июня корпус генерала Вернера занял Кёрлин, и теперь у пруссаков на берегах Персанты насчитывалось уже 26 батальонов и 45 эскадронов против 8 или 9 и соответственно 10, которые привел Румянцев.

Вместе с корпусом Тотлебена он мог бы иметь 11–12 тыс. чел., но командир легких войск отнюдь не спешил встать под его команду. Он держался на достаточном удалении, объясняя это такими помехами, как река и неприятельские отряды. Впрочем, Тотлебен отправил к Румянцеву бригаду Бекетова в составе Муромского, Киевского и Вятского полков.

Стычки становились все чаще и чаще. Уже 19 июня генерал Вернер выслал на разведку в сторону Кёслина отряд кавалерии, который столкнулся с донцами, и прямо на глазах самого Румянцева произошла лихая схватка. Казаки сокрушительным натиском отбросили неприятеля. В донесении царице Румянцев писал: «… поставляя сам сие за неимоверное, буде бы очевидным свидетелем не был и честью моею засвидетельствовать не мог»[312]. Кроме того, он отдавал должное дисциплине, соблюдавшейся в армии Бутурлина на всем пути ее следования: «Жители, как в сем городе (Кёслине), так и во всех других и в деревнях, даже кои в последних моих форпостах, что и сам очевидно видел, — спокойно в своих домах живут, но истощены и в убожестве находятся …»[313]

Теперь Румянцев занимал уже весь правый берег Персанты, от Бельгарда до самого устья. Для начала осады ждали только прибытия флота, который должен был доставить 6,5 тыс. солдат десанта и осадный парк.

28 июня случилось происшествие, вызвавшее сильное волнение всей русской армии, — в Бернштейне был арестован генерал Тотлебен с сыном и оба отправлены в Петербург как государственные преступники. «Дело Тотлебена» явилось одним из самых странных эпизодов всей русско-прусской войны. Чтобы разобраться в нем, нужно вернуться немного в прошлое.

Тотлебен, по происхождению тюрингский немец, пользовался когда-то большими милостями при дворе Августа III. Попытав счастья самыми разными путями, он в 1757 г. поступил на русскую службу и в первых кампаниях выступал, судя по всему, лишь в роли отважного партизанского командира, любителя рискованных набегов. Не очень заботясь о дисциплине и весьма снисходительный к грабежам, Тотлебен давал волю своим казакам и гусарам, которые обожали его. Неусыпно бдительный и неутомимый, всегда застававший неприятеля врасплох, но никогда сам не попадавшийся, нетерпимый ко всякой над собою власти, он умел находить для себя высоких покровителей через голову непосредственных начальников, мало заботясь при этом о точности донесений своей разведки. Взятие Берлина принесло ему известность. Правда, его атаки были малоуспешны, но зато в высшей мере проявилось искусство интриги: он перемежал тайные переговоры с видимыми для всех наступательными действиями, одурачивал и австрийского генерала Ласи, и собственного своего командира графа Чернышева, одним словом, превратил осаду Берлина как бы в частное предприятие. Войдя в эту столицу чуть ли не как желанный гость, почти как друг, он старался представить себя благодетелем побежденных, смягчающим строгость имевшихся у него инструкций, вплоть до того, что, действительно, своими хитростями спасал даже королевские учреждения. Тотлебен стал ненавистен австрийцам и вызывал раздражение самих русских, которые не могли простить ему, что он лишил их славы победного штурма и немалой части добычи, равно как и его чрезмерную заботливость о резиденции того самого короля, который отнюдь не проявил ее по отношению к саксонской столице.