Русские и пруссаки. История Семилетней войны

С 24 по 29 июля Фридрих II оставался в Шмоттзайфене, стараясь приободрить ближайших своих соратников. О сражении 23 июля он говорил, например, принцу Генриху, как о деле, окончившемся «не вполне для нас благоприятно»; принца Вюртембергского он заверял, что «мы с честью поправим всё упущенное», а Фердинанда Брауншвейгского утешал незначительными потерями — всего 1400 чел., в то время как у русских «14 тыс. убитых и раненых». Одновременно он забирал солдат из других корпусов. Наконец 28-го король сказал де Катту: «Завтра выступаем. Так угодно неблагоприятной для меня Фортуне. Если нам не суждено больше встретиться, вспоминайте иногда о том, кто сделался игрушкой судьбы, но желал вам добра». И, вспомнив про ту далёкую и столь ненавидевшую его царицу, иронически перефразировал стих из «Аталии»:

Daigne, daigne, mon Dieu, sur Kaunitz

, et sur elle…^[237]

30 июля с десятью тысячами лучших своих войск и несравненным Зейдлицем он был в Загане, где к нему присоединился принц Генрих (14 батальонов, 25 эскадронов) и принц Вюртембергский (6 батальонов, 15 эскадронов). После этого он послал своего брата командовать оставленной в Шмоттзайфене армией.

Австрийский генерал Гадик упустил возможность напасть на принца Генриха и «наверняка разбить его», как было предписано Дауном, который затем приказал Гадику беспокоить арьергард пруссаков и поставить короля «между двух огней». Но Фридрих II шёл слишком быстро и 2 августа был уже в Мерцдорфе. Здесь он имел удовольствие взять в плен весь Вюрцбургский полк, целиком захватить обоз Гадика и ещё в придачу 600 ящиков с продовольственными припасами. Но тогда же стало известно, что русские вошли во Франкфурт, и он написал принцу Генриху[238]: «Как только мы соберёмся хоть немного с силами, сразу же пойдём на них и будем биться pro aris et focis[239]. 3 августа король достиг Беескова. «Мы прибыли сюда после продолжительных и тягчайших маршей. <…> Я не спал уже шесть ночей»»[240]. 4-го в Мюльрозе он соединился с Веделем и, кроме того, перевёл к себе ещё 10 тыс. чел. генерала Финка из-под Торгау. Тем не менее Фридрих вполне осознавал всю опасность своего положения.

«Я хотел бы, — писал он всё тому же Финкенштейну, — прислать вам столь же добрую весть, как только что полученная мною (о победе, одержанной Фердинандом Брауншвейгским 1 августа при Миндене. — А.Р.), однако мои сибирские медведи это вам не французы, а артиллерия Салтыкова в сто раз лучше, чем у Контада»[241].

Пока Фридрих II поспешал к Франкфурту, что же делал тот самый Даун, который клялся «следовать по его пятам»? Захваченные у Гадика обозы обескуражили его, и он даже не осмелился напасть на остатки войска принца Генриха в Загане, а велел Гадику идти на соединение с Лаудоном, через которого представил Салтыкову весьма странный план совместных действий.

Лаудон начал с того, что запросил 30-тысячный русский корпус и 500 тыс. талеров из миллиона франкфуртской контрибуции.