Русские и пруссаки. История Семилетней войны

Сцены замешательства, грабежа и пьянства, порочащие добытый успех, можно вменять лишь нескольким батальонам того самого корпуса, в котором никогда с самого его основания не было порядка и дисциплины. На протяжении всего сражения русский пехотинец проявил неколебимую стойкость и героическую храбрость; кавалерия, хотя и в малом числе, была отважна и предприимчива. Артиллерия, несмотря на пороки организации, неизменно сохраняла своё превосходство над прусской и даже над всеми другими армиями той эпохи.

Русская армия, как мы видели, внушила теперь уважение тому самому прусскому королю, который до сих пор выказывал по отношению к ней одно лишь презрение.

«Сам король ужаснулся, увидев, с какой непоколебимостью и неустрашимостью дралась наша пехота, и пруссаки сами в реляциях своих писали, что нас легче побивать, нежели принудить к бегству, и что солдаты наши дают себя побивать при своих пушках и бочках с вином, и что простреливание человека ещё недостаточно к совершенному его низложению. Словом, все пруссаки с сего времени начали уже иначе думать о наших войсках и перестали солдат наших почитать такими свиньями, какими почитали они их прежде»[194].

Однако царское правительство отнюдь не выказывало этой армии всей той благодарности, которой она, несомненно, заслуживала. В реляции Фермора от 26 августа проскользнула такая фраза: «…и аще бы солдаты во все время своим офицерам послушны были и вина потаенно сверху одной чарки, которую для ободрения выдать велено, не пили, то бы можно такую совершенную победу над неприятелем получить, какова желательна…»[195] Он имел, конечно, в виду те позорные сцены, которые происходили на левом фланге. Конференция потребовала разъяснения этих загадочных слов. В чём заключались эти акты неповиновения? О каком вине идёт речь? Фермор был вынужден прислать дополнительные объяснения, в которых обвинил ослушников ещё и в грабеже казённых денег. В результате его обвинений появился царский манифест к армии, составленный в самых жёстких, но совершенно несправедливых выражениях, поскольку ни Фермор, ни царица не делали никакого различия между отдельными корпусами. В манифесте от 13 сентября 1758 г., обращённом к «нашему вернолюбезному ныне в походе находящемуся регулярному и нерегулярному войску», после краткой похвалы за «храбрость и неустрашимое мужество» говорится следующее: