Русские и пруссаки. История Семилетней войны

«Но как притом, к крайнему сожалению и гневу Нашему, слышим Мы, что в то самое время, когда победа совсем на нашей стороне была, и неприятель, поражённый, в великом смятении бежал, некоторыми своевольными и не наказанными токмо, но мучительнейшей смерти достойными, солдатам не токмо голос к оставлению победы и к отступлению назад подан, но число сих своевольников так бы умножилось, что они, отступая, неминуемо и многих других, в твёрдости ещё пребывших, — в бег с собою привлекли, определённым от Нас, по дарованной Нам от самого Бога власти, — командирам ослушны явились и в то время за мерзкое пьянство принялись, когда их долг, присяга и любовь к отечеству кровь свою проливать обязывала. Велик и праведен Наш гнев, когда Мы только об оном ослушании рассуждаем, оный ещё гораздо большим становится, когда при том все пагубные последствия становятся, то Мы об них распространяться не хотим. Каждый солдат теперь, конечно, сам чувствует и обличается совестью, что, ежели б всякий должность свою исполнял и места своего не покинул, неприятель, и без того побеждённый, был бы совсем истреблен, и теперь ни новых нападений от него ожидать или ни к новым сопротивлениям готовиться, но во всяком спокойствии и безопасности приятно токмо плоды собирать осталось бы. С трепетом и ужасом долженствует каждый помышлять, что наибольший в нашей армии урон причинен не от неприятеля, но токмо от помянутого ослушания, ибо бегущим же вслед их или по тем, кои, оставшись на месте, в непоколебимой твердости бесчестный и поносный их побег прикрывали и победу одержали, и кои славным навеки примером верности к своему государю и отечеству в незабвенной памяти пребыть, а не мишенью, своевольной и наказания достойной стрельбе, — служить имели»[196].

Пусть читатель только вообразит себе оторопь казаков и гренадер, когда им зачитывали эту проповедь с бесконечными и выспренно-непостижимыми для них фразами, в которых бесконечно повторялось о «матерном соболезновании» и «праведном и неизбежном наказании Господнем». Я не предлагаю сравнивать подобный манифест с бюллетенями Наполеона к Великой Армии, но подобный стиль российской канцелярии в век Фридриха Великого неопровержимо свидетельствует о том, что елизаветинской России ещё предстоял долгий путь, прежде чем она сможет называться истинно европейской страной. И если русская армия была уже способна сражаться с войсками Фридриха II, то её канцелярские бюрократы, да и сама царица, оставались по своему литературному и умственному развитию на уровне византийских логофетов[197].