«Русские идут!» Почему боятся России?

На Камчатке же с отбытием Павлуцкого все довольно быстро стало «как при бабушке». На всю катушку. После нежданной гибели майора Мерлина («…уйдя, безвесно пропал, иные говорят утоп, иные медведь задрал, а то Бог весть») вся власть вновь оказалась у «якуцких», возглавляемых «всей камчатской команды командиром» капитаном Матвеем Лебедевым, сидевшим в Большерецке, и его братом, капралом Алексеем, комендантом Нижнекамчатска. «В прежнее время, – докладывал Сенату в 1757-м сибирский губернатор Василий Мятлев, – командирами туда определяемы были якутские дворяна, не точию люди непорядочныя, но и великия лихоимцы и презельныя пьяницы, ни о каком добре, ни о приращении зборов, ни о содержании в добром порядке камчадалов радения не имели, кроме того, что всегда пьянствовали и нажитое лихоимством пропивали». Оставшись одна на хозяйстве, эта мафия, насколько можно понять, вышла за всякие рамки, доведя «инородцев», – коряков с ительменами, – да и русских, которые не из Якутска, до белого каления.

Безобразия периферийных лузеров усугублялись и церковниками, теми самыми, за попытку «усовестить» которых Синод рассердился на майора. Правда, питерские иереи, узрев в речах «кощунника» некий резон, попытались слегка почистить аппарат на местах, укрепив кадры, но лекарство, как часто бывает, оказалось хуже хвори. Архимандрит Иоасаф Хотунцевский, «служитель смиренный, добронравный, к Господу рьяный и в книжном знании искушенный», ставший в 1745-м главой духовной миссии, в самом деле, оказался лишен обычных пороков. Не пил, благ земных не копил и службу знал досконально, так что «гулящим батькам» при нем сделалось туго, вплоть до расстрижения, да и властям доставалось, однако смирением там и не пахло. Напротив, будучи фанатиком крещения «иноверцев» любой ценой, отец Иосиф дал подчиненным указание во имя благой цели не стеснять себя средствами.

«Обязанный по своему званию и назначению быть примером христианского человеколюбия, – писал камчатский историк А. С. Сгибнев, – он был до того жесток и безчеловечен с туземцами и русскими служилыми, что получил от последних название антихриста». В увлечении своим «подвигом» архимандрит, «как палач, наказывал всех плетьми, перед церковью, за малейшее несоблюдение церковных правил и непременно сам присутствовал при экзекуции», не собираясь считаться с местными нравами. В итоге, «когда проповедники явились к туземцам, считающим телесное наказание ужаснее смертной казни – тотчас на всех концах полуострова обнаружились новые возмущения, принявшие затем огромные размеры». Разбалованные Павлуцким, «инородцы» пытались жаловаться покинувшему их «Митяю», веря, что тот, ставший «большим головой», сумеет помочь, но без толку: не умея писать и не зная, как следует жаловаться, корякские авторитеты наивно просили всех «корабельных людей» передать их беды в Якутск и даже платили за это вперед мехами, но с понятным результатом.

Подвиг разведчика

Рано или поздно тэрпэць урывается даже у ежика. В начале 1745 года анадырский «оленный князец» Эвонты Косинкай, указанный в документах Мерлина как «среди надежных надежный», начал охоту на русские артели, уничтожив несколько «малых отрядцев». Его поддержали другие «оленные», а в ноябре взбунтовались и оседлые коряки нескольких острожков. Разгромив пошедший на усмирение отряд сержанта Мамрукова (естественно, «якуцкого»), они даже несколько дней держали в осаде городок Аклан. Затем, когда реакции властей не последовало, зимой 1745 – весной 1746 года перекрыли пути вдоль северного побережья Охотского моря и, уничтожив несколько казачьих отрядов, блокировали Аклан уже всерьез. А в середине марта на «тропу войны» вышел самый крупный клан оседлых коряков, каратинцы: в Ентанском острожке, ставке «верного» князца Умьявушки, были захвачены врасплох и убиты сборщики ясака – 5 казаков и 6 крещеных «инородца», известие о чем не сразу, но вскоре дошло до властей.