«Русские идут!» Почему боятся России?

Возможно, Алексею Лазукову было бы легче умирать, знай он, что дух «Василья тово Мерлина» не обманул. Не знаю, какими путями, – приказом Матвея Лебедева велено было «грамотцы окроме казенной надобности ни морем, ни посуху без честного прочету на пущать», – но слухи о творящемся на Камчатке дошли до «Митяя», а когда дошли, майор Павлуцкий, – хоть и предельно загруженный разборками с «чукочами», – нашел время их услышать. Его письма, требующие разобраться и принять меры, посланные в Иркутск, дошли до адресатов, а рекомендации Лаврентия Ланга, бывшего вице-губернатора Сибири, пребывавшего по делам службы в Анадырске, добавили майорским депешам веса. В конце концов, Сенат, разобравшись по существу, прислал-таки, как мечталось корякам, «новых русских». Возможно, не идеальных (как по мне, так «иркуцкие» «якуцких» ничем не лучше), но, по крайней мере, с «лебедевской мафией» было покончено. Возомнивших себя царьками и божками уродов порвали на ветошь. Капралов с сержантами разослали по глухим гарнизонам Большой Земли. Особо бойких приказчиков, выявив факты коррупции, поставили на правеж, иных даже «до нитки разорив», сам Матвей Лебедев, получив «абшид без нужного пенсиону», угодил под суд «о растрате казенных денег, недостаче вина, сладкой травы, продаже в холопство молодых коряков» спился и в 1760-м «у крыльца замерз», – а Камчатка, до того сложная, на долгое время стала в этом смысле едва ли не образцовой украиной Империи…

Глава XXIII. СЕВЕРНАЯ СТОЛЕТНЯЯ (5)

Не было гвоздя, подкова упала

Сколько ни спорь, хоть башку размозжи, а роль личности в истории неоспорима. Хоть на всемирном уровне, хоть на дворовом. Дмитрий Иванович разбирался с мафией на Камчатке, воеводствовал в Якутске, воевал с интриганами, а на Чукотке тем временем дела шли худо…

В тундре подрастали новые воины, появлялись новые умилыки, память о событиях лета 1731 года постепенно сглаживалась, зато желание отомстить росло. Уже в 1733-м, прослышав об отъезде Павлуцкого, «настоящие» возобновили нападения, порой появляясь под стенами Анадырска и Нижнекамчатска. Штурмовать, правда, не решались, но угоняли «казенных» оленей, подкараулив, убивали служилых, а уж о ясачном люде и говорить нечего: на нем отрывались по полной, уводя в полон женщин и детей. Русские огрызались, разыскивали стойбища, жгли, причем уже не сильно смотря, кто прав, кто виноват, поскольку поймать виноватых было почти невозможно, а чукочи все равно на одно лицо. В 1736-м, вопреки всем правилам, – позже Шипицын объяснял, что по рекомендации Павлуцкого, но так ли это, проверить невозможно, – найдя стойбище, «чукоч, не призывая в подданство, побил до смерти».

Что, кстати, на некое время возымело действие: в 1738-м тундра слегка притихла. Но уже год спустя начали поступать данные, что «те чукочи, в скопища собравшись, бродят». Такое пугало. Что такое «скопище» чукч, обычно по много не ходивших, понимали все. И летом 1740 года случился нехороший эксцесс. Василий Шипицын, лично выйдя собирать ясак с «речных настоящих», считавшихся «мирными», столкнулся с одной из таких толп. Видимо, довольно большой, потому что, хотя было при нем аж 80 казаков и о внезапности речи не было, решил перестраховаться. Скорее всего, зря, поскольку на его приглашение, – он поклялся Христом, что враждебных намерений не таит, а когда чукчи захотели более твердых гарантий, поклялся Солнечным Кругом, – прийти и поговорить, откликнулись все «тоёны», числом в дюжину. То есть враждебных намерений у них не было (на тропе войны умилыки к врагу в гости не ходили). И тем не менее, как только гости приблизились, сотник приказал взять их в штыки, вслед за чем скомандовал в атаку. Естественно, ошеломленные чукчи разбежались, не приняв боя, но сюжет запомнился, желание мстить усугубилось, и «малая война» началась с новой силой.