Русские идут! Заметки путешественника

Скажу вам, дорогие читатели, по-честному: то, что я описываю прямо и без прикрас, на самом деле – лишь маленькая-маленькая надводная часть айсберга, который представляет из себя «зажигалово» наших соотечественников в зарубежных странах. Если бы сделать подборку полицейских сводок о том, что творили россияне в девяностые годы, – вот был бы бестселлер. А сейчас все уже поспокойнее. И редко когда, находясь на приличном курорте, уже расслабленный и чувствующий себя в полной безопасности, вдруг услышишь лошадиное ржание и матерщину и увидишь пьяных граждан одной шестой части света, пытающихся в очередной раз как-то развлечь себя с помощью хамства, наглости и настоящего беспредела…

У этого парня есть яйца!

Коренное население Северо-Американских Соединенных Штатов воспринимало произведения «Машины времени» более чем спокойно. Лишь наши эмигранты и работавшие в США россияне с первых аккордов начинали подпевать, приплясывать, хлопать, что вызывало у редких аборигенов, почему-то попавших на наш концерт, искреннее удивление. Совершенно непонятные слова (а они с трудом понимали даже то, что Макаревич пел по-английски), скучноватая музыка, написанная «по мотивам песен американских и английских композиторов», скромные аранжировки… А тут вдруг весь зал встает на дыбы и хором поет «Поворот». Непонятненько…

В свое время лет двадцать назад Алексеич до хрипоты спорил с Александром Градским о месте русского рока в мировой музыкальной культуре. Разговор шел на высоких тонах (у Градского тона были выше, поскольку в образности и разнообразии матерщины с ним из музыкантов вообще мало кто сравнится). Алексеич, как истинный патриот, болевший душой «за наших», пытался доказать, что мы сейчас в начале пути, что и в хоккей с шайбой мы научились играть лишь через восемьдесят лет после канадцев… но маэстро Градский остался непреклонен. «Полная х… этот наш рок, только для у… вроде нас с тобой. А в свете мировой музыкальной культуры – ничто. Вот я тут был недавно в Бирме. Есть такая страна в Юго-Восточной Азии. И меня повели на концерт местной „звезды». Стадион, тысяч сто, наверное, горы самой современной аппаратуры. На разогреве какие-то англоязычные рокеры. И вот под бурю оваций выходит на сцену седоватый дедок лет шестидесяти, садится по-турецки (у них это „позой лотоса» называется) и приступает к работе. Берет какую-то фигню с веревками вместо струн и с соответствующим звуком. Как рубанет по ней пальцами, как завоет на одной ноте! Весь зал просто взорвался, все вскочили с мест, заорали как сумасшедшие. И так два с половиной часа… А уйти – нельзя, хозяев обидишь, да и выбраться в такой толпе с трибуны просто невозможно. Вот и наша музыка для всего остального мира, за небольшим исключением, такая же экзотика, типа дрессированных медведей или зайцев, играющих на барабанах…»

В общем, нам в Штатах вежливо, но твердо показывали наше место. А место было не самое крутое. Залы культурных центров, университетов, непонятные для нас зальчики в Нью-Йорке, в которые люди входят с улицы и попадают прямо к рядам кресел… Никаких тебе фойе и гардеробов. Правда, поиграли мы и в больших залах, в том числе и в знаменитом «Линкольн-Центре», но основная публика всегда состояла из соотечественников, бывших или настоящих. Лишь как-то раз ребята с нью-йоркского телеканала, вещающего на русском языке, притащили на концерт своего друга – владельца компании по прокату лимузинов, между прочим, натурального афроамериканца, или, в просторечии, негра. Странное дело, но ему концерт понравился, причем без ложной скромности отмечу, что больше всего он оценил мои скромные способности в игре на клавишных. Ну а поскольку он оказался еще и владельцем нескольких клубов в Гарлеме, то тут же предложил мне совершить вылазку к нему в гости и, может быть, даже «что-нибудь поиграть».

Только человек с моим аферистским складом характера мог согласиться отправиться в галимый негритянский район, чтобы поздним вечером играть там на клавишных всякие блюзы для людей, которые рождаются с этими самыми блюзами в крови. И я дал добро, хотя в душе, честно говоря, несколько побаиваясь возможных последствий. Правда, телевизионщики пытались убедить меня, что за неправильную игру на пианино сейчас в Гарлеме убивают нечасто, но утешало это мало.

На следующий вечер после нашего концерта у служебного выхода стоял огромный белый «кадиллак», за рулем которого сидел сам хозяин фирмы. Мы вместе с телевизионщиками под завистливыми взглядами Макаревича и остальной компании забрались внутрь этого «чума на колесах», в котором на кожаных диванах уже сидели и попивали французское шампанское две глазурного вида тетки с блондинистыми волосами, белозубыми улыбками и в вечерних черных платьях. Выехали из центра и взяли курс на Гарлем.