Русские идут! Заметки путешественника

Когда музыканты ушли со сцены, народ в заведении повел себя довольно шумно, все болтали, звякали вилками и ножами, чмокали и издавали другие звуки. Максим Капитановский рассказывал, что во время одной из предыдущих поездок в Америку, где «Машину» сопровождал сам Александр Борисович Градский, им пришлось выступать в далласском «Хард-рок кафе», которое было чуть ли не старейшим заведением этого типа. В свое время, насколько мне известно, будущий основатель системы этих клубов вывесил у себя купленную по случаю гитару Джимми Хендрикса. Тут и началось паломничество фанатов, желающих взглянуть на реликвию. Почин получил развитие, и теперь эта фирма известна во всем мире. Правда, везде она функционирует по-разному. В Далласе там проводились концерты звезд рока, в Шарм-Эль-Шейхе, например, несмотря на розовый «Кадиллак», развешанные по стенам электрогитары и фотографии рок-кумиров, это обычная дискотека с современной попсой и продажей алкоголя. В Москве – весьма хилое заведение, основной доход которого определяется месторасположением в середине Старого Арбата. Ходят туда в основном заезжие провинциалы. В каждом филиале есть магазинчик, в котором продаются товары с фирменной символикой: кожаные и джинсовые куртки, майки, бейсболки, значки и пр. Любопытно, что Алексеич как-то привез майку из не существующего в природе кафе с надписью «Hard Rock cafe Saigon». Дело в том, что, когда он ездил во Вьетнам, Сайгон вообще назывался Хо-Ши-Мином, правили там коммунисты, и ни дипломатических, ни экономических отношений с США у этой страны не было вообще. Тем не менее, какие-то ушлые вьетнамчики изготовили огромное количество маек с фирменной символикой и с успехом продавали их на местных рынках. Но вернемся в Даллас. Под шум народа Градский спел одну из своих песен. Люди вяло похлопали и снова начали есть. И тут маэстро, забыв про свои слова о том, что мы для американцев лишь экзотические клоуны, а также презрев все правила дипломатии, призвал на помощь все скудные запасы своего английского и заорал своим оперным голосом: «If you talk, I don\'t sing!» [21] К закурившим он обратился с заученной аэрофлотовской фразой: «No smoking!» [22] Не в том смысле, чтобы граждане сняли с себя смокинги (их и так почти не было), а чтобы не компрометировали великое искусство российского певца своими сигарами и сигаретами.

Зрители настолько офигели, что тут же затихли, потушили курительные палочки, и весь дальнейший концерт проходил в абсолютной тишине.

Мне даже и в голову не пришло говорить что-то подобное, во-первых, потому что я не могу так орать, как Градский, а во-вторых, потому что одному из нескольких белых среди пары сотен негров это делать просто опасно. Поэтому я просто прошел на сцену, включил «гранд пьяно» и начал потихоньку играть «Джорджию». Краем глаза заметил, что некоторые поворачиваются в мою сторону. Заиграл поактивнее, включив легкую импровизацию. Народ, конечно, не догадывался, что эту вещь я в первый раз играл лет в десять, так что знаком с ней не понаслышке. Так что когда я закончил, разговоры и звяканье прекратились, и даже раздались робкие хлопки. А когда хозяин заведения сообщил, что я приехал из далекой России порадовать гарлемских братьев, народ даже начал улыбаться. Тут уж я решил произнести заранее заготовленную с помощью телевизионщиков тронную речь. Выразился в том смысле, что вообще люблю черных, особенно Луиса Армстронга, которому посвятил собственного сочинения блюз. Ну и начал играть «Этот вечный блюз». Сначала непонятный язык несколько обламывал слушателей, но когда дело дошло до проигрышей и армстронговского горлового «Мама – зу-зу!», зал взорвался овацией. Уходил я со сцены не «под стук собственных копыт», как пытался пророчествовать зловредный Макаревич, а под и вовсе дружеские аплодисменты. Кстати, он не верил в это, пока не увидел по телевизору запись моего выступления.