Русские инородные сказки - 4

Обвешанные противотанковыми минами зайцы наскакивают на врага из кустов, начиненные нитроглицерином землеройки взрываются у врага под ногами, сжимая в лапах гранаты на врага с деревьев падают белки, отважные жуки, муравьи, пауки и медведки плотно забиваются в стволы и затворы вражеских пулеметов. Они не боятся смерти, потому что знают, что умрут и так. Партизаны тоже об этом знают. Спокойно и уверенно лежат они у себя в засаде, а их голубые от холодной и бесстрастной ярости глаза отражают лишь Внутренние Воды и поиски смысла, о котором не нужно было бы ни с кем договариваться.

* * *

Иногда в наш лесочек залетает самонаводящаяся ракета № 8. У нее зеленая боеголовка — иногда она несет синюю и чушь, — блестящие, хорошо развитые стабилизаторы и реклама кока-колы на боку. Но в лесочке никто кока-колу не пьет. Какая же может быть кока-кола, когда в природе существует водка с солеными огурчиками, а то и с капусткой?! Даже самая последняя землеройка прекрасно знает: кока-колу пьешь — до утра не доживешь, потому что в водке есть смысл и предназначение, а в кока-коле — только обреченность и пластмасса.

Видя, что самонавестись не удается, ракета начинает искать где потеплее, чтобы хоть как-то взорваться. Но в нашем лесочке теплые места, существа и предметы встречаются крайне редко. Разве, кто чужой забредет случайно и что-нибудь где-нибудь согреет.

Как лед, холодны партизаны, и стволы их покрытых инием орудий направлены на врага. Холодны наши зайцы; холодны и неприступны, как Свет, в котором, согласно Дионисию Ареопагиту, пребывает Бог. Холодны и тягучи, как спирт, наши переливающиеся с ветки на ветку длиннохвостые белки. Холод кротов наших сравним разве что с ранением доктора Густава Лаубена у Фреге.

Нет тепла ракете № 8. Нет, и не будет.

Н. Крайнер Паранойя

— Какой ты видишь себя через пять лет? А через шесть? А через восемь? — Нюша нервно крутила в руках мою сумку.

— Я себя вижу в зеркало. Этого достаточно. Будет достаточно через пять лет. И через восемь. Обрати внимание, достаточно часто я вижу себя в зеркало с утра.

— Ты не понимаешь, — Нюша скривила лицо и безуспешно попыталась расплакаться. — Мы стареем, Тань, мы постоянно стареем. Каждый день.

— А я тебе о чем? Я это прекрасно знаю и вижу. И зачем мне думать о том, насколько далеко зайдет этот процесс через пять лет. Не говоря уже про восемь.

Нюша наконец положила мою сумку на место и потянулась к стакану с ромом.

— Надо кого-то найти. Надо что-то делать…

Нюша — паникерша. Была такой в восемнадцать и будет такой в сорок. Уж ей-то точно годы не причинят никакого вреда. Потому что она не меняется. Я усаживаюсь напротив нее и курю. Во время неприятных разговоров я курю всегда. Во время приятных — как придется.

— Ты замуж хочешь? Ты хочешь обеспеченные тылы и самопродолжения в колясочке? Так что тебе мешает?

— Поди сейчас найди того, который… — Нюша скорчила очередную рожу, чтобы показать, насколько сложно найти себе спутника земли. В смысле, жизни.

Я успокаиваю ее, как могу, а могу я не очень хорошо. Не потому, что я не верю в светлое Нюшино будущее, а потому, что не верю в светлое будущее, как таковое. Мне вполне хватает светлого настоящего. Потому что Нюша сейчас отрыдает свое и уйдет, а я пойду шататься по городу и ждать поезда, который меня увезет. От нее и от меня заодно. Потому что дурацкие мысли заразны. Еще можно успеть позвонить до отъезда Вадиму и послать его куда подальше. Мне очень давно хочется это сделать, но я не могу найти правильную формулировку, и это меня останавливает. Фраза "Иди ты на хуй" кажется слишком уж затасканной. А еще можно поехать к нему домой и разбить лобовое стекло его Опеля. Впрочем, это где-то было. Хорошо же жилось древним людям, у них еще не было постмодернизма.

Но дело не только в Вадиме. Дело даже не только во мне, и не в Нюше, которая с завидным упорством продолжает портить мне настроение раз в неделю. Я, если честно, просто убегаю. Может быть, от собственной паранойи, а может быть, от того, что эту паранойю вызвало.

Вот вам казалось когда-нибудь, что за вами следят? Что идущий впереди старичок то и дело оглядывается, чтобы убедиться, что ты все еще идешь привычной дорогой до дома. Семь минут, одна сигарета и полторы песни в плеере. И что три молоденьких милиционера не просто так шагают куда-то, а смотрят, чтобы с тобой ничего не случилось, и сворачивают в подворотню только когда понимают, что все будет хорошо. Вам никогда не приходилось чувствовать на себе один и тот же взгляд на протяжении двух лет. В транспорте, на улице, даже в кино или в кафе, куда ты заходишь выпить чашку кофе и рюмку текилы, чтобы причесать растрепанные чувства. Взгляд бывает то сочувственным, то одобряющим, то недовольным. Впрочем, это-то я могла себе придумать. Но что он есть, я не сомневаюсь ни минуты. Когда появился Вадим, смотрящий (или следящий) ненадолго исчез. Потом появился снова, и от его воображаемой иронии я иногда улыбалась просто так, посреди серьезного разговора.