Русские истории

С ветхозаветного Адама
тысячелетия храня,
на мягких лапах Валаама
лежит гранитная броня.
Но человек не знает меры
своих неимоверных сил —
и устыдились маловеры,
и камень заплодоносил.

В северорусские просторы

давно, как будто испокон,
глядят израильские горы
Фавор, Сион и Елеон.
Когда бессмысленно опасный
огонь пойдёт по головам —
как Иерусалим запасный
волнам открытый Валаам.

Пока в неимоверной каше

не потемнела высота,
успей к молению о чаше
у Гефсиманского скита,
дыханием неплотоядным
открыв на кончике весла
в одной из валаамских яблонь
познание добра и зла…

II

Старуха с косою – пугалка,
осада телесному лишь…
Монаху надгробием – галька,
окрашенный белым голыш.
Чьё бренное тело почиет,
земно поклониться кому?
Мирская молва ни к чему
усопшему в ангельском чине…

Искателю истин подсказка,

из дальних пришедшему мест:
облупится белая краска,
истлеет воздвигнутый крест —
серебряный ли, золочёный…
Все наши мирские следы —
окатыш, волнами точёный,
у ладожской серой воды.

А, может быть, в доброе время

на почву и он упадёт
как яблони малое семя,
что на Валааме растёт.

III

Норовистое Ладога-море
переменчиво, как времена.
В Спасо-Преображенском соборе —
именитых людей имена.
Не былых родовых – нуворишей,
на изломе страны наваривших
то, что ныне на Божеский суд
на манер отступного несут…

Под смиренною сенью собора

умеряется праведный гнев —
да не станут плодами раздора
нам плоды валаамских дерев.
Я и сам не являю отвагу
страдовать не во имя своё,
уповая всерьёз на бумагу
и на долготерпенье её,
но и не укреплённый обетом,
как бывало, в закатную тишь
по озёрной воде рикошетом
не швырну валаамский голыш…

2013 г.

Левантийская лествица

I

Работа у автопилота
непыльна: знай себе рули…
Живот большого самолёта —
зал ожидания земли.
Покуда в грудь аэродрому
не упирается шасси,
иному рому или брому,
бортпроводница, принеси…
Дай Бог и нам, равно Ионе,
свиданье с небом отменить
и напряжённые ладони
перед собой соединить,
чтоб их настойчивые стычки
прославили накоротке:
огнеопасные, как спички,
мы целы в белом коробке…

II

Моря окраина,
луч фонаря посреди.
Медитерранеа —
будто и впрямь на меди:
позеленевшие лики
античных богов
смотрятся в тусклые блики
ночных берегов,
плоских от бремени
тысячелетий и войск…

Местному времени

жизнь моя – масло и воск:
каплей, на памяти
не отражаясь ничьей,
канет во пламени
солнца, лампад и свечей…

Давняя, данная,

манной меня не маня,
обетованная
эта земля не моя.
Но на прощание
в очередную волну
Медитерранеа
медную лепту метну.

III