Русские истории

Из трещинок и нор
невемые года
в ладони старых гор
стекается вода —
как будто человек,
дав хлеба лошадям,
подставился навек
светилам и дождям.
В жары да холода
заветрел, употел —
хотел умыться, да
уснул, не утерпел.
И, влагой поглотя
несметные срока,
сбегает по локтям
прохладная река…

Ай, воля-голытьба!

Да много ли труда,
коль сгнили желоба,
исчезли привода?
Душе да голове
по нынешней поре —
лишь кони на траве
да церква на горе,
коровы на мостах
в ошмётках кизяка,
да речи на устах
в домах из листвяка,
да шедшие сюда
утеху обрести,
покуда есть вода
в родительской горсти…

«Стрижи, как будто хлопья сажи…»

Стрижи, как будто хлопья сажи,
и хлопья сажи, как стрижи,
почти неразличимо схоже
закладывают виражи.
Кругом подвох, везде обманка —
ни в чём незыблемости нет:
едва уверился – на свет
уже является изнанка…

Но с приближением концовки

припоминается и то,
как мама зимнее пальто
сдавала для перелицовки
и как великие умы,
дивясь, разглядывали снимки
обратной стороны Луны —
совсем не тёмной половинки…

Куросан [1]

Слово знаю – Куросан.
Смутно да красиво…
Куросан – не круассан
и не Куросио:
в небо выйдя, говоришь
с целой степью разом,
хоть рукой подать – Париж
с Фершампенуазом.

От недюжинной войны

дюжинного года
эхо прежней старины,
дальнего похода.
Да иная новина
меньше ли жестока?
Приходили имена
после и с востока…

Упирается быльё

разворошенное:
это местное, своё,
доморощенное…

Кочевали степняки

здесь – да миновали.
Казаки да мужики
не именовали.
Ветерок по волосам,
перекат лопочет…
Куросан так Куросан —
кура перескочит.

Временами пролились

молодые воды,
языками заплелись
разные народы —
скотоводы да купцы,
пахари да стражи…

А бывали огольцы,

что ныряли даже!
Так рассказывал отец
в давнем разговоре:
разбегается малец —
по колено море…
Проезжаю мимо сам —
сердце отдыхает:
и неполон Куросан —
а не пересыхает.

«Бабьим летом на сытой ярмарке…»

Бабьим летом на сытой ярмарке
в яр да морочный раскардаш
продавал наливные яблоки
избоченившийся торгаш.
С прибауткою да прибавкою
всё нахваливал, зазывал
и промеж разговора бабкою
громко маму мою назвал.
Будь варначьи дела посильными —
обязательно бы убил…
Будь те яблоки молодильными —
обязательно бы купил.

«Сбережение памяти – долгий невидимый труд…»