Русские истории

Анапское солнце печёт и не располагает
к раздумьям о вывертах жизни, особенно если
нас вечером дядя Маис, хлебосольный хозяин,
за стол приглашает, коньяк наливает армянский —
мол, нынче такого не сыщешь – и тост возглашает
за отдых хороший и доброе наше здоровье.
За время почти ежегодных июльских гощений
мы пятую комнату в доме его обживаем,
что летом, подобно иным черноморским усадьбам,
числом постояльцев походит на суетный улей:
как пчёлки, они поутру норовят за ворота,
спеша напитаться нектаром анапского солнца…

Пожалуй, на фоне иных, по сегодняшним меркам,

глядится сей улей весьма и весьма неказисто:
сосед вон уже трёхэтажные вывел хоромы,
а дядя Маис и второго никак не достроит.
– Что делать, – он мне говорит, – самолёт нынче дорог…
Он сам ни ногой из Анапы,
но дети, племянники, внуки… —
веками армян рассыпает по белому свету.
Зимой ереванская правнучка вдруг заболела:
сюда привезли, показали анапским светилам,
а это светила земные, без денег не лечат…
Его самого прихватило на прошлой неделе —
в больницу ложиться не стал, а теперь полегчало
и праздник в семье – у свояченицы день рожденья,
а эта семья нас почти как своих привечает…

Шашлык в доме дяди Маиса – отдельная песня.

Запев – рано утром на рынке, где свежее мясо
сурово-придирчиво дядя Маис выбирает,
ворча, что пришли поздновато и выбора мало,
потом баклажан-маклажан, помидор-момидоры
и травы-приправы…
А после обеда вступают в мелодию угли
на чёрном, как Робсон и Эллингтон
или же Армстронг, мангале,
и дядя Маис – дирижёром за Герберта фон Караяна.
И апофеоз: поедание сочной свинины,
приправленной соусом из маклажан-момидоров,
запитой домашним вином из хозяйских запасов
под здравицы в честь дяди Миши,
как все его здесь величают,
и в честь тёти Оли, его черноглазой супруги…

До песни такой мы к полуночи и расстаёмся,

на сон предстоящий послушав рассказ дяди Миши,
как в шестидесятые, бегая от прокурора,
он года четыре на Западной жил Украине,
покуда в Анапе грозил ему срок шестилетний
за то, что теперь почитается за добродетель.
А впрочем, к раздумьям о нашей причудливой жизни
анапское пекло нимало не располагает…

IV