Русские хроники 10 века

Владимир, не бравший в рот хмельного, словно испил крепких медов. Глядел на полыхающие капи, храмины волхвов. Вздымающееся к небу пламя завораживало, не отпускало взгляд. Добрыня отъехал к Роси, наблюдал за свершаемым таинством крещения, и жалость брала боярина, и злость, и раздражение. Нехорошо, когда так-то вершники, словно скотину, сгоняют людей в реку, да ещё пихают подтоками тяжёлых копий. Так чего противятся, глупые? Детей тоже, пока в разум войдут, и секут, и подзатыльниками потчуют. Нет иного пути, пришла пора принимать державную веру. С капищами державу не построишь. Здесь, за размышлениями, на берегу и застал его мечник, примчавшийся от капища на взмыленном коне.

– Беда, боярин, беда! – кричал кмет, не спешиваясь. – Князя ратник едва не зарубил.

– Князь жив ли? Да говори же!

Не дожидаясь ответа, пустил коня вскачь. Князь, живой и здоровый, сидел в кресле. Оторопь читалась на лице сыновца. Два отрока с обнажёнными мечами стояли по обе стороны в ожидании нового нападения. С десяток дружинников сгрудились у лежащего на земле воя. Воевода растолкал кметов, склонился над умирающим. Кровь заливала грудь, живот, меченоши кололи уже смертельно раненного, рядом лежал чекан. Жизнь нехотя покидала молодое тело. Ратник открыл глаза, смотрел затуманенным взором.

– Что ж ты, – в сердцах вскричал Добрыня, – с ромеями бился, а из-за деревяшек руку на князя поднял?

– Я не из-за веры, – прошептал умирающий. – За сестру мстил.

Теперь в замешательство пришёл воевода. Вершатся такие дела, а ратник о какой-то сестре толкует. Замешательство сменила неосознанная догадка.

– Какой сестры? Почему?

Догадка требовала подтверждения. Добрыня схватил ратника за плечи, словно пытался не дать тому уйти в Навь, не раскрыв своей тайны. Силы покидали парня, голос едва слышался. Не обращая внимания на кровь, пачкавшую одежду, Добрыня приблизил ухо к самым губам умирающего.

– Боярские холуи сестру украли, князю на потеху свезли. Утопилась сестрица в Днепре.

– Боярские? Боярин кто? Имя, имя скажи!

– Брячислав…

– Так ты древлянский?

Ответом была тишина, застывшие глаза недвижно смотрели в небо.

– Похороните, – хмуро бросил кметам, подошёл к князю.

В эти мгновения уй был готов собственноручно растерзать блудливого сыновца. Из-за своей неуёмной похоти тот губил дело всей его жизни – единая держава, единый князь, единая вера. Сколько юных дев Владимир сделал несчастными? И у всякой есть братья, отцы, женихи, а у тех друзья имеются. Ежели все захотят отомстить князю, как этот древлянский парень? Дружина не спасёт. Пора, давно пора укорот сластолюбивому князю делать. Доберутся до Киева, всерьёз потолкует с Анастасом. Пусть наденет на владетеля Русской земли крепкую узду, епитимьей тяжкой пригрозит. В таком деле и царица должна помощницей стать, не может порфирородная оскорбление стерпеть. Из-под его, Добрыни, опёки сыновец уходит. Надобно через других волю свою внушать. А и боярин Брячислав хорош! Вот же поганец, ишь, как сподобился в милостники выбиться. Ну, с этого он ещё спросит.

– Что он? – спросил князь.

– Помер, – односложно ответил уй, придавил сыновца тяжёлым взглядом. – Не из-за веры порешить тебя хотел. Местьник он. Топилась дева в Днепре? – Добрыня едва сдерживался, не позволяя гневу вырваться при дружинниках. – Так это её брат. Когда поймёшь, наконец, чем забавы твои могут кончиться?

Гнев всё же вырвался, последние слова Добрыня не сказал, прорычал. Шумно вздохнув, вскочил на коня, ускакал прочь.

Владимир опустил взгляд. Ноздри раздулись, на скулах играли желваки. Как смеет разговаривать с ним так? Как он ему надоел!

* * *

Покушение ратника-смерда подействовало, словно ведро холодной воды спросонок. Владимир никогда не думал, что его сластолюбие, любовные похождения несут беду в чьи-то семьи, ломают судьбы. Да, топилась дева, дочь смерда, узнав о том, назвал её дурой, даже не подумал, что по его вине оборвалась юная жизнь. Глаза смерда, брата девы, полные ненависти, смотрели на него. Не забыть тот взгляд, не изгнать из памяти. Между князем и простыми людинами стояли бояре, градские старцы, дружинники, дворовая челядь. Со смердами, ремественниками, ковачами, усмошвецами, здателями встречался, когда те надевали бранные доспехи, да на щедрых пирах, куда по его прихоти звали и богатого и сирого, а то и вовсе нищеброда, потому привык ко всеобщему прославлению. Оказалось, не всем по душе княжеские меды да пиво. Владимир был далёк от осуждения самого себя, угрызения совести не терзали его. И всё же поступок безвестного ратника оставил след, заставил призадуматься над жизнью.