Русские хроники 10 века

Высокие тыны скрывали боярские дворы, не выпуская на волю самого тоненького лучика света. В скудном освещении звёзд и узенького серпа месяца смутно белели крыши с призрачными дымками из труб. Дымки, белеющие крыши указывали, что девушки идут по городской улице, а не забрались в кромешной тьме невесть куда. Мороз игриво щипал раскрасневшиеся девичьи щёчки, лез под платы. Девушки перешёптывались в темноте, хихикали. Хихикали, перешёптывались весело, а сердечки стучали тревожно. Сбудется, не сбудется? Как сбудется? Кто он, кто станет ближе отца с матерью, с кем жить, с кем детей родить? Так прародитель Род и мудрый Сварог-отец, и богородица Лада, и матушка Макошь велят – всякое живое существо должно потомство оставить, род свой продлить. Да как узнать, кто он, с кого чёботы снимаешь в первую ночь, кто отцом твоих детей станет? Будет ли он добрым и ласковым, весёлым да приветливым? Или всю жизнь тебе маяться? Потому и гадают девы и в святки, и в купальскую ночь, и в ляльники, и семик без того не обходится. Просят о том заветном рожаниц, и Макошь, и Ладу. Их всегда просят: суженого ждут – просят, придёт время замуж идти – с ними же говорят, настанет пора рожать – к ним обращаются, дитё захворает – от них же помощи ждут.

– Будьте здравы, девоньки! Всё ли вызнали? – голос звучал весело, с добродушной подковыркой.

– Рано пришёл! На таких длинных на тот год выпадет! – раздался в ответ бойкий голос.

– Ой, какие сердитые! А я вам гостинцев принёс!

Парень полез в карманы, высыпал в подставленные ладони орехи, медовики. Девушки хихикали, щёлкали орехи, ждали продолжения. Парень зубоскалил:

– Ой, какие вы пригожие! Всех бы в жёны взял, да одна нужна.

– Уж не я ли? – фыркнула востроносенькая, подталкивая парня плечом.

– Не скажу.

Делая вид, что хочет обнять всех хохотушек сразу, парень раскинул руки и, склонившись к невысокой пухленькой девушке с ямочками на щёчках, зашептал жарко:

– Зворунка, тебя ждал.

– Откуда знаешь меня? – спросила настороженно.

– Да уж знаю. Приглянулась ты мне.

– Э-э! Да он вон кого ждал! Рано, рано пришёл, Зворунке паздерик выпал.

Девушки хохотали, толкали и парня, и товарку. За воротами забухтел сиплый голос:

– Эй, сороки! Спать не даёте. Живо во двор, ворота запру – на улице ночевать останетесь.

– Пойду я, – молвила засмущавшаяся девушка. – Боярыня заждалась, поди, к ней приставлена, и воротник, вишь, серчает.

– Я завтра приду, – скороговоркой молвил парень и сунул в руку девушке платочек. – Вот, подарок тебе принёс.

Не знала, не ведала боярыня Ростислава: через две-три седмицы после святок каждый её шаг стал известен княжьему человеку.

Ой, берегись, боярыня! Не ходи из мужней хоромины. Да разве усидишь взаперти в восемнадцать лет? Муж бы ещё дома был, пил бы меды, с князем толковал о важных делах да любился с молодой женой. Так нет же, укатил невесть зачем за тридевять земель к чёрным клобукам.

Зиму просидела боярыня дома, по хозяйству хлопотала – хозяйка! – песни с девками пела, вышивала. На Масленицу разгулялась. Выпорхнула птичка из клетки.

Зима с морозами, вьюгами уходила восвояси. Солнце поднималось всё выше, лучи его, казалось, с каждым часом набирали силу, превращали вежи зимы в говорливые, неугомонные ручьи. День сравнялся с ночью. Скоро дрогнут, сломаются оковы на Днепре-Славутиче, и унесут их могучие воды в далёкое Русское море.

Душа томилась, тревожилась. Утром в кожухе нараспашку выходила Ростислава в сени, смотрела на голубое небушко. Хотелось раскинуть руки, словно крылья, и подобно вольной птахе взмыть вверх к солнцу, в бездонную голубизну. Вечером, свернувшись под одеялом, роняла слёзы. Одна она одинёшенька. Никто не приласкает, не приголубит, не скажет заветных словечек, от которых сердце заходится.

Не было у Ростиславы крыльев, чтобы уподобиться вольной птахе. Добрый, ласковый муж пропадал неведомо где, не слал ни весточки, ни поклона, забыл, видно, птичку свою.

На княжьем дворе шумно, весело, скоки да голки. Жгут соломенную, в цветастых лоскутках Масленицу. Ряжёные, скоморохи пляшут, поют, играют, представляют комоедицы. И старые, и молодые бояре, мужи, дружинники, все тут, от них и жёны не отстают. Недолго крепилась Ростислава – как на княжий двор идти, коли муж в отъезде. И самой того хотелось, и Зворунка, с которой толковала вечерами о всяких женских разностях, звала, уговаривала повеселиться. Было б хмуро на дворе, ненастно – осталась бы Ростислава дома. Но солнышко так пригревало, звало на волю из хором, о том же и пташки неугомонные щебетали.

Завихрила, закружила Масленица Ростиславу, заполнила голову туманом.