Читаем Русские князья. От Ярослава до Юрия полностью

Долгорукого положили в церкви на Берестове, где упокоилась его мать, простая киевлянка, не признанная ни боярами, ни иереями, ни летописцами.

В ночь перед похоронами сгорел в Киеве боярский конец, чуть не до самой Софии. Были слухи, будто подожгли люди с Подола. В этом пожаре сгорел воевода Войтишич. Восьминник Петрило спасся – когда вспыхнул пожар, он был на Красном дворе. А может, по пути к Красному двору. Потому что поздней ночью восьминника еще можно было видеть на своем дворе, видеть, как он бесшумно подпирал тяжелым бревном дверь хижины, в которой спали его подручные – приземистый и дубина, как высекал искру и раздувал фитиль, как ждал, пока загорятся сухие щепки за углом хижины, а потом бежал, спотыкаясь о невидимые преграды, к коню и гнал изо всех сил в сторону Лядских ворот.

Еще будут пожары в Киеве, мятежи, грабежи, потрясения, еще будут греметь в течение столетий битвы, и может показаться, будто напрасно погиб Долгорукий, напрасно всю свою жизнь шел к этому великому городу, потому что шел за своей смертью. Увидеть Киев – и умереть. Быть может, и для этого иногда стоит жить человеку?

Так думал Дулеб, переправляясь в насаде через Днепр. Еще не записал в свои пергамены – лишь думал.

Держал путь на север, на Суздаль, к князю Андрею.

Снова затерялся на самом дне глубоченных пущ, отважно погружался в них, надеялся оставить им свою боль и свою растревоженность.

Леса стояли, как люди. Старшие деревья поднимались над младшими, возвышались неотступно, с упрямой неизбежностью, ни одно не собиралось падать, а если и падало, то погибало незамеченным в темной тесноте, не в силах нарушить извечную чащобу.

Но так казалось лишь постороннему глазу. На самом же деле лес болезненно переживал каждую смерть, каждое падение; каждая отломленная ветка, каждый треск сучьев отдавался судорогой в его могучем теле, неизвестно еще, в чем отчетливее проявлялся извечный дух леса: в покорно-молчаливой гибели деревьев или же в приглушенных стонах боли.

Киев,

1970–1972

<p>Пояснительный словарь</p>

Агарянские – от библейского названия восточного народа агаряне – арабы.

Алтабас (олтабас) – парча, вывозилась с Востока, употреблялась на платья, зипуны, телогреи, шапочные верхи, рукава, башмаки.

Анбургский – гамбургский.

Аравиты – арабы.

Архимандрит – глава монастыря.

Архистратиг – военачальник, обычно употребляется с именем архангела Михаила.

Архонт – в Древней Греции высокая выборная должность, в Византии слово обозначало начальника, здесь – князь.

Берендеи – кочевые тюркские племена, упоминаемые в древнерусских летописях то торками, то черными клобуками.

Берестянка – берестовая лодка на легкой деревянной основе.

Берладники – в Древней Руси XII столетия главным образом смерды и другие слои населения, убегавшие от феодального гнета и поселявшиеся в низовьях Дуная, преимущественно в небольшом городе Берладе (теперь Бырлад). Впервые упоминается в Ипатьевской летописи под 1159 г. в связи с нападением шеститысячного отряда во главе с князем-изгоем Берладником на города Галицкого княжества.

Бехтерцы – латы.

Бирич – глашатай, а также сборщик податей и штрафов.

Богский – т. е. бугский, иными словами, расположенный по реке Буг, которая в древности называлась Бог.

Больми – очень, слишком.

Братина – медная или деревянная огромных размеров посуда для питья, предназначенная, как указывает само название, для братского дружеского возлияния.

Бретяница – амбар, кладовая.

Бродники – бродяги, разбойники.

Бортник – охотник за диким лесным медом.

Борть – пчелиный улей в дупле дерева.

Буртасский – от названия племени, проживавшего в древности в низовьях Волги по соседству с хазарами; буртасы, преимущественно занимались изготовлением меховых товаров.

Бутурлык – доспех на ноги всадника.

Василевс – титул византийского императора.

Вежа – сторожевая наблюдательная башня.

Вельми – очень.

Вервие – грубая пеньковая веревка, канат.

Весь – древнее финское племя, обитавшее вокруг Ростовского и Переяславского озер.

Вертлюга – застежка в виде крючка и петли.

Викинги – древнескандинавские морские разбойники, грабившие некогда прибрежные страны Европы.

Вира – денежный штраф за убийство или увечье, налагавшийся на преступника в Древней Руси.

Влатии – ткань.

Вои – воины.

Гапка – большая плоскодонная лодка.

Гелоны – сарматское племя, жившее на Днепре, примерно на территории нынешней Украины.

Городня – срубы, засыпанные землею или камнями для укрепления.

Гость, гости – купцы, торгующие в чужом городе или в чужой стране.

Гривна – 1) древнерусская денежная единица; 2) шейное украшение в виде обруча.

Гридница – парадное помещение в княжеском дворце.

Гридь – княжеская дружина.

Грифон – греческое легендарное животное, имевшее птичью голову и туловище львицы с орлиными крыльями.

Десница – правая рука.

Детинец – внутренняя укрепленная часть города.

Перейти на страницу:

Все книги серии Лица. Эпизоды. Факты

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза