Русские князья. От Ярослава Мудрого до Юрия Долгорукого

– Благодарствую, я пришел за Иваницей, – неожиданно для самого себя промолвил Дулеб, решительно отклоняя приглашение Войтишича, главное же: этими словами он сразу похоронил свои намерения каким-то образом завести речь про Ойку. Да разве мог бы он об этом говорить при людях? Он надеялся застать Войтишича одного, быть может умиротворенного и растроганного великодушием Долгорукого. Оказалось же, что все, вишь, не так. Думалось, что Войтишич за свою длинную жизнь уже свершил все написанное ему на роду: геройства, измены, коварство и подлости. И он в самом деле покончил со всем добрым и благородным, а в подлости не знал удержу до сих пор еще. Потому что подлость – неисчерпаема. Она не имеет конца. Ни вообще, ни в отдельном человеке, в особенности же если человек этот – Войтишич. Пришел за Иваницей, – повторил Дулеб и увидел, как Войтишич грузно поднимается со своего стула, чтобы идти приглашать гостя, брать его в объятия, щекотать ухо бородой и шелестом своего привычного: «Будь оно все проклято!»

– Разве некого было послать? – спросил Войтишич, раскрыливая руки для объятий и переходя на свое сладкогласие: – Дорогой мой, не отпустим тебя, покуда не…

– Не привыкли мы с Иваницей кого-то куда-то посылать, – упрямо продолжал свое Дулеб. – Завтра в дальнюю дорогу нам, Иваница. Пришел напомнить тебе.

– Вот уж! – наконец отозвался Иваница. – Тебе дорога, а мне нет! Остаюсь здесь.

– Как хочешь, – Дулеб воспользовался тем, что Войтишич замер на полпути, прислушиваясь к его переговорам с Иваницей. – Заставлять тебя не могу, да и зачем? Такого между нами не было. Сказал тебе, а ты знай свое.

– Мне и тут хорошо, – сказал Иваница каким-то словно бы чужим голосом.

– Тогда расстанемся.

– Приедешь – тут буду. Хотя бы и возле Оляндры.

– Осточертели вы все, – лениво промолвила Оляндра, лукаво поглядывая на Дулеба.

– Тогда пойду, – сказал лекарь, – зря только помешал вам. Моя вина.

– Да какая же вина, лекарь дорогой! – только теперь двинулся на него со своими объятиями Войтишич. – Садись с нами, да выпьем малость, да…

– Как же я мог бы лечить людей, сам обжираясь и напиваясь средь ночи и тем укорачивая собственную жизнь, – улыбнулся Дулеб и решительно повернулся к двери.

Войтишич поймал своими объятиями пустоту, но крикнул вдогонку лекарю с нарочитым весельем:

– Да будь она проклята, вся жизнь, ежели человеку и выпить не дают!

Дома Дулеб увидел свой пергамен, присел, быстро записал: «Никогда не следует недооценивать способность Войтишича расправляться с другими и выходить невредимым самому. Он твердо придерживается истины преступной, но, к сожалению, очень живучей: в безопасности лишь тот, у кого есть сила создать опасность для других. Князь Юрий должен был бы помнить».

Силька, поедавший княжеские харчи лишь за то, что должен был прослеживать каждое движение и каждое слово князя Андрея и иногда и самого Долгорукого, не занес в тот вечер в свои пергамены ни единого слова, и не потому, что растрогался от встречи с родным городом, или напился на пиршестве у великого князя, или (этого еще не хватало!) подрался с каким-нибудь озорником. Объяснялось все проще, Сильку нашли в княжеском дворце в отдаленнейшем, но и уютнейшим закоулке, где княжеский летописец расположился, смакуя заранее, как обрисует он весь сегодняшний день от рассвета до поздней ночи, не пропуская ничего, применяя слова отборные, выразительные и почтительно-приподнятые, опишет надлежащим образом все приготовления к вступлению великого князя в святейший город, покажет силу суздальскую, благородство князя Андрея, безудержное веселье киевлян, звон киевских колоколов, не пропустит ни великое, ни малое, заставит грядущих чтецов подивиться меткости своего глаза, умелости и твердости руки, неизмеримой широте разума.

Тем временем к дворцу приближался какой-то человек. Шел он прямо на стражу, на выставленные против него копья и занесенные над ним мечи.

– Уберите железо! – сказал этот человек страже княжеской.

– Вот пронзим тебя насквозь, так будешь знать! – пригрозили воины, хотя, по правде говоря, не очень и торопились осуществлять свои угрозы, ибо что может сделать один безоружный человек, когда их здесь – целый десяток.

– Нашли кого пугать! – не испугался незнакомец. – У меня железо и в голове, и в утробе, да и в крови тоже железо. Весь железный, а ты меня пугаешь!

– А кто же ты? Может, бес киевский?

– Железодел. Зовут Кричко, а тут где-то мой сын.

– Может, и твой, да не с нами.

– Где-то возле князей трется с писалом и пергаменом. Когда-то звали Михликом, а теперь и не ведаю, как зовут.

– Есть там один хитроокий.

– Забыл, какие у него очи. Малым забрали от меня, теперь хочу увидеть. Сын ведь!

Один из дружинников согласился пойти поискать Сильку. Нашел и испортил ему все намерения.

– Там твой отец, – сказал дружинник.

Силька безмерно удивился и возмутился одновременно:

– Пойди спроси, чего ему надобно.

– Тебя хочет.

– Он хочет, да не я.

– Этот человек переколотит всех князей. Кто виноват будет?