Русские летописи и летописцы X–XIII вв.

Продолжением Киевского летописного свода конца XII в. в Ипатьевской летописи есть Галицко-Волынская летопись. Это обстоятельство, обусловленное случайностью, наличием в руках составителя Ипатьевского списка именно таких летописных сводов, несколько искажает картину южнорусского летописания первой половины XIII в. Оно наводит на мысль, что в силу каких-то причин киевская летописная традиция в это время прервалась и основными информаторами об исторических событиях в Южной Руси стали галицкие и волынские летописцы.

Такой вывод совершенно не соответствует действительному положению дел. Еще М. С. Грушевский отмечал ошибочность подобного взгляда. «Летописание в Киеве продолжалось в тех же направлениях, которые определились в XII в., и хотя от XIII в. не осталось для нас местного свода, какие имеем для XI и XII вв., однако в компиляциях северных, а отчасти и в галицко-волынской летописи имеем некоторые фрагменты повестевой литературы, которые служат непосредственным продолжением летописания XII в.» [418]К таковым М. С. Грушевский справедливо относил записи во Владимиро-Суздальской летописи об усобице Рюрика Ростиславича и Романа Мстиславича, помещенные под 1202–1203 гг. Своим характером и стилем изложения эти сообщения ничем не отличаются от киевского летописания XII в., а уровень информированности о поочередном владении Киевом Романом (1202 г.) и Рюриком (1203 г.) не оставляет сомнения в том, что автором этих записей был киевлянин. [419]Подобные заимствования из киевских источников, по мнению М. С. Грушевского, идут до конца первой трети XIII в. Последним летописным произведением киевских летописцев историк считал «Повесть о битве на Калке». Потери, понесенные Киевом в битве с татарами, оказались для него фатальными. На поле сражения полег цвет киевского рыцарства вместе с князем Мстиславом. [420]

М. Д. Приселков не был уверен в том, что в XIII в. киевское княжеское летописание сохранилось как непрерывная хроника, но полагал, что какие-то записи велись в Киеве еще в 1238 г. [421]

Позже эта мысль была развита В. Т. Пашуто, считавшим, что летописание в Киеве продолжалось до самого татаро-монгольского нашествия. Он даже выделил Киевский летописный свод 1238 г., следы которого обнаруживаются в новгородских и галицко-волынских переработках, а также в некоторых позднесредневековых летописях. Проанализировав известия по истории южной Руси первых десятилетий XIII в., содержащиеся в Воскресенской летописи, В. Т. Пашуто пришел к убеждению, что ее составители пользовались сходным с Ипатьевским списком киевской летописи, доводившей свое изложение до 1238 г. Из этого источника заимствовала южнорусские известия XIII в. и Новгородская владычная летопись. [422]

В полном объеме свод 1238 г. не сохранился ни в одном из известных списков. Единственным источником, который, по мнению В. Т. Пашуто, не только подтверждает вывод о существовании киевской летописи первых десятилетий XIII в., но и пополняет ее рядом неизвестных исторических фактов, является «Historia Polonicae» Яна Длугоша (XV в.). Первым, кто поставил вопрос о необходимости изучения русских известий, заключенных в этом труде, был К. Н. Бестужев-Рюмин. [423]В последующем историки подтвердили его предположение, что в основе труда польского хрониста были достоверные русские источники. Исходя из того что Длугош не сообщил в своей истории факта занятия монголо-татарами Киева, В. Т. Пашуто высказал весьма правдоподобное предположение, что он не имел в своих руках Галицко-Волынской летописи нынешнего состава, но пользовался Киевской летописью Рюрика Ростиславича и сводом 1238 г. [424]

Из приведенного краткого историографического обзора явствует, что тема киевского летописания первой половины XIII в. не принадлежит к числу обстоятельно изученных историками. Высказанные авторами мысли нуждаются в серьезном обосновании текстологическим анализом конкретных текстов, которые вышли из-под пера киевских летописцев. При этом мы, видимо, должны смириться с тем, что на один вопрос, связанный с киевским летописанием XIII в., ответить нам не удастся. Речь идет об обстоятельствах, приведших к утрате Киевской летописи первой половины XIII в. как самостоятельного и цельного свода.