Русские летописи и летописцы X–XIII вв.

В Галиче при поддержке половцев и поляков сел Михаил Всеволодич. Вскоре ситуация начала меняться в пользу Данила. Сперва покинули Михаила союзные ему половцы, а затем ушел в свою землю и польский князь Конрад. Воспользоваться благоприятной ситуацией Данило, однако, не смог. Его поход на Галич в 1237 г. закончился заключением между ним и Михаилом мира, согласно которому Данило должен был удовлетвориться получением Перемышля. Второй поход на столицу Галичины, в которой к тому времени сидел сын Михаила Ростислав, оказался успешным. Ростислав бежал в Венгрию, а Данило занял галицкий стол.

Летописец с восторгом описывает это событие. На вопрос Данила к градским мужам: «Доколѣ хощети терпѣти иноплеменьныхъ князий?» они будто бы воскликнули: «Яко се есть держатель нашь Богомъ даныи, и пустишася яко дѣти по отчю, яко пчелы к матцѣ, яко жажющи воды ко источнику».[677] Торжественно звучат слова о вхождении Данила в Галич: «Прииди княже Данило, прими градъ. Данило же вниде во градъ свой, и прииде ко Пречистѣ Святѣи Богородици, и прия столъ отца своего и обличи победу, и постави на Ньмѣчьскыхъ вратѣхъ хоругов свою».[678]

Читая эти строки, как, собственно, и всю повесть, трудно себе представить, как могли галичане столь длительное время отказывать Данилу в доверии. В изображении летописца он само совершенство, можно сказать, идеальный правитель.

Кто мог быть автором этой повести? В. Т. Пашуто высказал предположение, что таковым следует считать тысяцкого Демяна, одного из ближайших и верных соратников Данила. Правда, позднее ее текст якобы был основательно отредактирован владимирским редактором.[679] Л. В. Черепнин полагал, что повесть 1238–1245 гг. использовала и некоторые более ранние заметки, сделанные близким соратником Данила. Таковым он также считал Демяна.[680] В последнее время мысль об участии тысяцкого Демяна в написании повести о возвращении Данилом галицкого стола получила развитие в работе Н. Ф. Котляра, полагающего, что он мог иметь отношение к написанию тех или иных вставок.[681]

Каких-либо серьезных аргументов в пользу такого предположения, кроме тех, что Демян являлся верным соратником Данила, а его имя часто фигурирует при описании различных событий, у нас, по существу, нет. Функциональные обязанности тысяцкого, постоянное его нахождение при Даниле, участие в походах и битвах не совсем совместимы с занятиями исторической письменностью. Даже если у Демяна и были склонности к писательству, реализовать их в тех экстремальных обстоятельствах было бы чрезвычайно сложно. Ведь практически все эпизоды трудной борьбы Данила с галицкими боярами и их венгерскими союзниками описаны не по истечении какого-то времени, как воспоминания, а по свежим впечатлениям, как хроника событий. Ее незаурядные литературные достоинства выдают в авторе не сурового воина, а грамотея-книжника, мастерски владевшего пером.

Он разукрашивает свой текст поэтическими цитатами, изречениями из святого письма, различными притчами. При этом автор не чужд и церковной фразеологии. Когда венгерский король Бела IV двинул свои войска на Галич, то «Посла на ны Богъ Архангела Михаила отворити хляби небесные».[682] Рассказывая об очередном столкновении Данила с венграми (статья 1232 г.), летописец заметил: «Данилови же рекшу: „Яко же писание глаголить, мьдляи на брань, страшливу душю имать“».[683] В статье 1233 г. летописец цитирует афоризм, принадлежащий якобы Гомеру. Сообщив об измене князя Изяслава, летописец воскликнул: «О лесть зла есть, якоже Омиръ пишеть: „До обличенья сладка есть, обличѣна же зла есть, кто в нѣи ходить конѣць золъ прииметь. О злѣе зло есть“».[684] В статье 1229 г. летописец, рассказывая о потоплении угров в Днестре, воспользовался в качестве аналогии выражением Малалы о реке Скирт, которая сыграла злую игру с горожанами Эдесса. «Яко инде глаголять: „Скыртъ рѣка злу игру сыгра гражаномъ, тако и Днѣстръ злу игру сыгра Угромъ“».[685]

Приведенные примеры не исчерпывают афоризмов, метафор и цитат, почерпнутых летописцем из мировой литературы и использованных в своей повести, но и их достаточно, чтобы убедиться в незаурядной его образованности, а также в том, что историческая письменность была его основной профессией.

Тысяцкий Демян, участвовавший во всех предприятиях князя Данила, как думается, мог быть одним из информаторов летописца, сообщавшим ему не только сухие факты, но нередко и прямые речи участников драматической борьбы за Галич. Впрочем, не исключено, что в руках летописца имелись и какие-то письменные источники. Переговоры между венгерским королем и Данилом, наверное, сопровождались обменом грамотами, копии которых затем передавались в княжескую канцелярию.