Русские мыслители

Чернышевский провозглашал: задача искусства — способ­ствовать более рациональному удовлетворению людских пот­ребностей, пропагандировать знания, биться с невежеством, предрассудками, антиобщественными устремлениями, «спо­собствовать улучшению жизни» — в самом прямом, узком и буквальном смысле этих слов. Абсурднейшие умозаключе­ния Чернышевский делал с радостной готовностью. Напри­мер, он пояснял: морские пейзажи ценны тем, что дают пред­ставление о море живущим вдали от него (скажем, обитателям русской черноземной полосы) и не имеющим возможности увидеть настоящую морскую гладь; говорил: Некрасов (друг и покровитель Чернышевского) — наивеличайший из рус­ских поэтов, живых или мертвых, ибо своими стихами вызы­вает у читателя большее сострадание к угнетенным, нежели все предшественники или современники. Писателей, сотруд­ничавших с Чернышевским поначалу — воспитанных, щепе­тильных людей, подобных Тургеневу и Боткину, — все больше отталкивал угрюмый фанатизм народного наставника. Турге­нев недолго выдержал общество этого ограниченного дог­матика, ненавидевшего всякое искусство. Лев Толстой пре­зирал Чернышевского за беспросветную провинциальность, нетерпимость к чужому суждению, полнейшее отсутствие эстетического чутья и вкуса, рационализм и невыносимую самоуверенность.

Но эти же свойства — точнее, мировоззрение, поро­дившее такие свойства, — помогли Чернышевскому естест­венно выдвинуться в любимые вожаки «твердокаменных» молодых людей, явившихся на смену идеалистам 1840-х. Суровые, скучные, пошлые, скрипучие, лишенные всякой задорной искорки фразы Чернышевского, его пристрас­тие к «конкретным» подробностям, его умение «властво­вать собой», его стремление принести ближнему как мате­риальное, так и нравственное благосостояние — да и сама совершенно серая, ничем не примечательная личность этого народного заступника, вкупе с его неутомимым, страстным, целеустремленным, кропотливым прилежанием, ненавистью к изящному слогу (и вообще к любому изяществу), несом­ненная искренность, полное самоотречение, грубая прямота, безразличие к потребностям частной жизни, простодушие, доброта — подлинная или показная, — обезоруживающее нравственное обаяние, педантизм и способность к самопо­жертвованию породили образ, позднее воспринимавшийся русскими революционерами как образец для подражания: герой и мученик. Больше любого иного публициста Черны­шевский ответствен за то, что между «нашими» и «теми» про­легла окончательная пограничная черта. Всю жизнь он про­поведовал и наставлял: нет и не может быть мира с «теми», войну следует вести насмерть, на всех фронтах; нейтралитета не существует; и покуда продолжается эта война, для рево­люционера не бывает работы слишком незаметной, слишком отвратительной или слишком скучной. Личность и воззрения Чернышевского наложили отпечаток на два поколения рус­ских революционеров — не в последнюю очередь на Ленина, восхищавшегося Чернышевским совершенно искренне.

Несмотря на подчеркнутое внимание к вопросам эконо­мическим и общественным, общий подход к делу, общий тон и мировоззрение Чернышевского и прочих народников имеют окраску преимущественно моральную, временами извращенно «религиозную». Эти люди верили в социализм не потому, что приход социализма неизбежен, и не потому, что социализм чего-то стоит по сути своей, и даже не потому, что якобы лишь социализм рационален, — а потому, что социализм, по их суждению, справедлив. Сосредоточенная политическая власть, капитализм, крепкое централизованное государство попирают человеческие права, уродуют людей и нравственно, и телесно. Все народники были отъявленными атеистами, но в их головах как бы сливались воедино социа­листические догмы и заповеди православного христианства. Они отшатывались от перспективы российской индустриа­лизации, поскольку цену за это привелось бы заплатить чудо­вищную, и порицали Запад, уплативший такую цену безо вся­ких угрызений совести.