Русские мыслители

заголовок — «Замечательное десятилетие» — и тема этого очерка заимствованы из большой работы, где Павел Анненков, русский критик и литературный историк, живший в девятнадцатом веке, повествует о своих друзьях через тридцать лет после того, как разворачивались описываемые им события. Анненков был приятным, разум­ным и предельно хорошо воспитанным человеком, исклю­чительно чутким и надежным другом. Правда — что греха таить, не выступал он очень уж проницательным критиком, да и образование имел не слишком широкое — просто люби­тель учености, европейский странник, стремившийся встре­чаться с выдающимися людьми, жадный до впечатлений и наблюдательный вояжер.

Очевидно, что вдобавок ко всем остальным своим каче­ствам Анненков обладал значительным личным обаянием — столь большим, что сумел очень понравиться Карлу Марксу, от коего получил по крайности одно письмо, числящееся у марксистов немаловажным — оно посвящено Прудону. Анненков оставил нам чрезвычайно живое описание внеш­ности молодого Маркса и его умственной свирепости в беседе и споре — восхитительно беспристрастную, ироническую зарисовку: вероятно, лучший из уцелевших словесных пор­третов, когда-либо с Маркса написанных.

Впрочем, возвратившись в Россию, Анненков утра­тил интерес к Марксу — настолько уязвленному и разоби­женному этим «отступничеством» знакомца, на которого марксова личность, как уверенно полагал Маркс, произ­вела неизгладимое впечатление, что в последующие годы наставник мирового пролетариата крайне резко отзывался о праздношатающихся (flaneurs)

русских интеллигентах, увивавшихся за ним в Париже 1840-х годов, однако в итоге не выказывавших никаких серьезных намерений. Впрочем, изрядно изменив Карлу Марксу, Анненков оставался верным другом своих соотечественников — Белинского, Тургенева и Герцена — до скончания земных дней. И о них-то пишет Анненков интереснее всего.

«Замечательное десятилетие» — анненковский рас­сказ о жизни кое-кого из ранних представителей — соб­ственно, созидателей — русской интеллигенции. Между 1838-м и 1848-м годами все они были молоды, одни еще про­должали учиться в университетах, другие только что окон­чили курс. Тема книги выходит за рамки чисто литературные или психологические, ибо эти ранние русские интеллектуалы положили начало явлению, имевшему, в конечном счете, все­мирные последствия — и общественного, и политического свойства. Крупнейшим из них, как мне кажется, по спра­ведливости надлежит числить пресловутую Октябрьскую революцию. Эти revokes

, эти ранние русские интеллекту­алы послужили нравственными камертонами для разговоров и действий, тянувшихся до конца девятнадцатого столетия, продолжавшихся в начале двадцатого и приведших к решаю­щему взрыву в 1917 году.

Правда, грядущая Октябрьская революция (никакое иное событие не обсуждали дольше в течение века, ей предшество­вавшего, — даже Великую Французскую революцию; ни о чем ином не размышляли усерднее) пошла отнюдь не тем путем, который предрекало большинство писателей и говорунов. Однако, вопреки распространенной склонности многих мыслителей — подобных, например, Толстому и Карлу Марксу — считать интеллигентские беседы и споры почти ничего не значащими, общие идеи оказывают огромное влияние. Похоже, это уразумели нацисты, сразу же и стара­тельно принимавшиеся уничтожать умственный цвет захва­ченных ими стран — ибо гитлеровцы числили интеллиген­тов среди самых опасных личностей, способных преградить им дорогу: здесь, можно сказать, историю истолковали верно. Как ни рассматривай воздействие мысли на людскую жизнь, бесполезно было бы отрицать, что идеи — в частности, фило­софские, — распространявшиеся в начале девятнадцатого столетия, весьма и весьма изрядно определили ход последу­ющих событий. Без мировоззрения, одним из источников и проявлений коего служит, к примеру, господствовавшее в те дни гегельянство, многого из приключившегося позднее могло бы не произойти — или, по крайности, многое про­изошло бы иначе. Следовательно, рассуждая исторически, главное значение вышеупомянутых писателей и мыслите­лей состоит именно в том, что они положили начало идеям, впоследствии вызвавшим коренные и сильнейшие потрясе­ния не только в самой России, но и далеко за ее пределами.

Но заслужили вышеупомянутые люди и гораздо лучшую известность. Очень трудно вообразить себе русскую лите­ратуру середины девятнадцатого века (в частности, великий русский роман) возникшей в какой-либо иной атмосфере, нежели особая, ими созданная и прославленная. Произве­дения Тургенева, Толстого, Гончарова, Достоевского и дру­гих, менее крупных прозаиков, пронизаны духом эпохи — той либо иной общественной среды с присущим ей идей­ным содержанием — даже больше, чем «социальные» романы Запада. К этой теме я намерен вернуться позже.